Послание из тьмы

Он смотрел и смотрел на лицо во тьме, пока совершенно не уверился в своей правоте.

Он хотел заговорить. Но видела ли она его? Заметила ли хотя бы на миг? – спросил он себя. Он впервые перевел взгляд на собственное отражение в ряду лиц.

Его там не было: между двумя его соседями зияла сплошная темнота.

И тогда он понял, что мертв.

Властелин нейтральной полосы

Когда падут могучие династии и отступят древние империи, турнепс все равно останется. Во всяком случае, тот шведский сорт турнепса, который фермеры у нас зовут просто «шведом». Нехорошо называть одним словом и народ, и растение, но так уж повелось.

На ничейной земле, где ранее была деревушка Круазий, что под Соммой, тоже разводили турнепс. И вот человек исчез из тех краев, а турнепс остался.

…«Швед» вырос так, как, наверное, никогда ранее не доводилось никому в его роду. Он был высок и могуч, он заглушил все сорняки вокруг себя. Он поднял зеленую голову над окрестной растительностью и осмотрелся. Да, человек ушел – значит, наступил День Турнепса.

Правда, шквалы над землей бушевали такие, каких раньше не случалось: из железного града. Порой он зловеще пел вокруг стебля «шведа», сшибал его листья. Тем не менее человек действительно ушел – и это был День Турнепса.

Человек, ранее обитавший тут, был непобедимым исполином по имени Французский Фермер. Легенды огорода, передававшиеся из поколения в поколение, сохранили о нем смутную память как о жестоком угнетателе, извечном враге турнепса. Некоторые из этих легенд, самые страшные, пускай сомнительной достоверности, вообще утверждали, что «швед» служил человеку и его скоту просто-напросто пищей.

Но время людской династии миновало и не вернется более.

Шквалы этой нынешней эпохи – что ж, они ужасны, но всяко лучше, чем всевластие человека. «Швед» милостиво кивнул своим подданным, растущим на соседних грядках: пришло время свободы.

Они всегда знали, что эти годы наступят. Человек на грядках был редким гостем, а вот «шведы» обитали на них непрерывно. Значит, ему в конце концов надлежало исчезнуть: столь же внезапно и без объяснений, как он появлялся ранее. Таков был символ веры турнепса. Величайший из «шведов» – тот, о ком мы говорили прежде, – осознал необратимость перемен, когда над окученными грядками начали подниматься первые ростки кустов и деревьев, которым при человеке здесь места не было. А уж когда он легко одолел множество окрестных сорняков – тех, которые человек ранее тоже нещадно выкорчевывал, полагая, что огородным культурам с ними не справиться, – великий «швед» окончательно понял: именно ему теперь пристало носить звание Властелина Нейтральной Полосы.

С тех пор он рос никем не ограниченный, самовластно распоряжаясь солнечным светом, лунным светом, каплями дождя. Раскинулся изобильно и пышно, с каждым дюймом захваченного пространства утверждаясь в своем высокомерном величии. Уже давно знал про себя: он нечто большее, чем ранее был человек. Лишь те загадочные шквалы, что, сея вокруг смерть, секли стальными осколками листву, казались равными ему.

И когда немцы отступили от Соммы, мало что в тех краях могло сравниться с Властелином. На мили и мили ничего не было выше него ростом. Сорняки склонялись перед ним; когда на грядки, крадучись, забредали две кошки, сумевшие выжить в развалинах фермы, – он надменно простирал над ними свои могучие листья. А замечать куропаток, робко шмыгающих у него в изножье, вообще было ниже достоинства великого «шведа». Даже ночные ветры, певшие траурные песни над заброшенными землями нейтральной полосы, подавали голос только с его, Властелина, разрешения.

Вот таков был День Турнепса, и многие дни длился он. Только ему повиновалась нейтральная полоса. Но однажды ночью, при свете немецкой ракеты, я наткнулся на него – и, ничего не зная о его величии, выкопал Властелина саперной лопаткой и отнес в свою траншею, чтобы приготовить солдатский ужин.

Кара

Туман поднимался, тянулся навстречу луне над полем, где уже давным-давно шла война. Он поднимался из старых воронок, вытекал из окопов, курился над нейтральной полосой и руинами ферм. Он вырастал из тления погибших бригад и до полуночи укрывал обе армии, но в полночь луна собрала его, обратила в один огромный призрак, который поднялся вверх и устремился на восток.

Он летел над людьми, одетыми в серое, уставшими от войны, летел над землей, когда-то богатой, счастливой и сильной, теперь же те, что жили на ней, страдали от голода. Летел мимо старинных колоколен, на которых больше не было колоколов, летел над страхом, страданиями и плачем и так приблизился ко дворцу в Потсдаме. Стояла самая глухая ночная пора между полуночью и рассветом, и во дворце царила тишина, чтобы Император мог поспать, и часовые не издавали ни звука, в безмолвии сменяя друг друга. И все-таки заснуть было нелегко. Представьте, что вы убили человека, что вы – убийца. Сумели бы вы заснуть? Представьте, что вы начали эту войну. Да, вы уснете, но вам будут сниться кошмары.

Призрак проник в комнату.

– Следуй за мной, – сказал он.