Давай за радость узнаванья, как завещал один поэт,пусть Аргус щерится, зевая, в вельвет застиранный одет.Зима долга, и пир непрочен, в пыли тиснёные тома,и к сердцу тянутся с обочин прохладноглазые дома.Ответь, дыханьем пальцы грея, что город выверен и тих, стех пор, как пробудилось зренье у трилобитов молодых.Земля влажна, а в небе сухо, но там готовится однадля осязания и слуха непоправимая весна.И я родимой стороною бродил, ухваченный на крюк,где ночью белою, двойною мой сводный брат и нежный другперемогается в ухмылке, дождём к булыжнику примят,покуда ножницы и вилки в суме брезентовой гремят.Всей силой скорбного сознанья он помнит, бедный звездочёт,что сон прохожего созданья горючим маревом течёт,и проникает, и бормочет, валдайской песенкой звеня,но оправдания не хочет ни от тебя, ни от меня.Да и зачем оно, откуда в руке свинцовый карандаш?Ты за один намёк на чудо всю жизнь с охотою отдашь,и птица в руки не даётся, и вера светлым пузырькомв сердечный клапан молча бьётся в скрещении дорог ночном.
«Над огромною рекою в неподкупную весну…»
Над огромною рекою в неподкупную веснуКнигу ветхую закрою, молча веки разомкну,Различая в бездне чудной проплывающий ледок —Сине-серый, изумрудный, нежный, гиблый холодок.Дай пожить ещё минутку в этой медленной игрешумной крови и рассудку, будто брату и сестре,лёд прозрачнее алмаза тихо тает там и тут,из расширенного глаза слёзы тёплые бегут.Я ли стал сентиментален? Или время надо мнойв синем отлито металле, словно колокол ночной?Время с трещиною мятной в пересохшем языкенизким звуком невозвратным расцветает вдалеке.Нота чистая, что иней, мерно тянется, легка —так на всякую гордыню есть великая река,так на кровь твою и сердце ляжет тощая землятамады и отщепенца, правдолюбца и враля.И насмешливая дева, тёмный спрятав камертон,начинает петь с припева непослушным смерти ртом,и, тамбовским волком воя, кто-то долго вторит ей,словно лист перед травою в небе родины моей.