Послания

Ликовал, покидая родимый дом, восхищался, над златом чах,не терпел сластей, рифмовал с трудом, будто камень нёсна плечах,убеждался в том, что любовь – обман, тайком в носовой платокслёзы лил, и вдруг захотел роман написать в сорок тысяч строк,в сорок тысяч строк, триста тысяч слов, это ж прямо война и мир,прямо змей горыныч, семиголов, ты поди его прокорми, —и пошёл скандал, незадача, зачерствелый сухой паёк.

Я, ей-богу, давно бы начал, да чернил в чернильнице йок,тех ли алых чернил, которыми тот подписывают договор…Пахнет газом, каркают вороны, на задворках полночный ворклад разыщет – а в четверть пятого затевает опять копать,перекапывать, перепрятывать, не даёт мне, гад, засыпать…Если свет начинался с молчания, с исцеления возложеньем рук,если б знал я свой срок заранее, если был бы искусствам друг —восторгался б любой безделице, ну и что, говорил бы, пускайжизнь моя не мычит, не телится, постирай её, прополоскай —

кто-то корчится в муках творчества, беспокоен, подслеповат,и густеет ночь-заговорщица, и на радиоперехватвыходя, я дрожу от холода. Пуст мой эфир. До чего ж я влип.Только свежего снега легчайший хруст, только ангеладетский всхлип.

«Лгут пророки, мудрствуют ясновидцы…»

Лгут пророки, мудрствуют ясновидцы,хироманты и прочие рудознатцы.

Если кто-то будущего боится,то они, как правило, и боятся.Смертный! перестань львом пустынным рыкать,изнывая утром в тоске острожнойпо грядущей ночи. Беду накликать,рот раззявив глупый, неосторожный,в наши дни, ей-ей, ничего не стоит,и в иные дни и в иные годы.Что тебя, пришибленный, беспокоит?

Головная боль? Или огнь свободы?Не гоняй и ты по пустому блюдцуналивное яблочко – погляди, как,не оглядываясь, облака несутся,посмотри, как в дивных просторах дикихуспокоившись на высокой ноте,словно дура-мачеха их простила,спят, сопя, безропотные светила,никогда не слышавшие о Гёте.

«Есть нечто в механизме славы – какой-то липкий, как во сне…»