Послания

Уходит звук моей любимой беды, вчера ещё тайкомзрачком январским, ястребиным горевшей в небе городском,уходит сбивчивое слово, оставив влажные следы,и ангелы немолодого пространства, хлеба и водыиными заняты делами, когда тщедушный лицедейбросает матовое пламя в глаза притихших площадей.Проспекты, линии, ступени, ледышка вместо леденца.Не тяжелее детской тени, не дольше лёгкого конца —а всё приходится сначала внушать неведомо кому,что лишь бы музыка звучала в морозном вытертом дыму,что в крупноблочной и невзрачной странице, отдающей в жесть,

и даже в смерти неудачной любовь особенная есть.А кто же мы? И что нам снится? Дороги зимние голы,в полях заброшенной столицы зимуют мёртвые щеглы.Платок снимая треугольный, о чём ты думаешь, жена?Изгибом страсти отглагольной ночная твердь окружена.И губы тянутся к любому, кто распевает об одном,к глубокому и голубому просвету в небе ледяном…

«То могильный морозец, то ласковый зной…»

То могильный морозец, то ласковый зной,то по имени вдруг позовут.Аметистовый свет шелестит надо мной,облака молодые плывут.

Не проси же о небе и остром ноже,не проси, выбиваясь из сил, —посмотри, над тобою сгустился ужевольный шум антрацитовых крыл.И ему прошепчу я: души не травичеловеку, ты знаешь, что ондля насущного хлеба и нищей любви,и щенячьего страха рождён,пусть поёт о тщете придорожных забот,земляное томит вещество —не холоп, и не цезарь, и даже не тот,

кто достоин суда твоего.Но конями крылатыми воздух изрыт,и возница, полуночный вор,в два сердечных биения проговориттвердокаменный свой приговор.

«Пой, шарманка, ушам нелюбимым…»

Пой, шарманка, ушам нелюбимым —нерифмованный воздух притих,освещен резедой и жасмином европейских садов городских,подпевай же, артист неречистый со зверькомна железной цепи,предсказуемой музыке чистой, прогони её или стерпи,

что ты щуришься, как заведённый,что ты слышишь за гранью земной, вголосистой вселенной, бездонной и короткой,как дождь проливной?Еле слышно скрипят кривошипы, шестерёнки и храповики,шелестят елисейские липы, нелетучие ноты легки,но шарманщику и обезьяне с чёрной флейтою наперевесдо отчаянья страшно зиянье в стреловидных провалах небес,и сужается шум карнавала, чтобы речь, догорая дотла,непослушного короновала и покорного в небо вела.

«Земли моей живой гербарий!..»

С. К.