Посланник

Я посмотрел, но это мне напомнило не хоровод, а боевой мусульманский танец, когда мужчины выстраиваются гуськом и распевая тексты из Корана или просто повторяя речитативом: «Бисмилля, ва илля иль Алла», приплясывая, идут по кругу. Пусть это и мусульманский танец, но я видел, что радуются все: и христиане, и мусульмане, и представители других конфессий, радуются потому, что их соседям и друзьям хорошо и у них сегодня праздник. Я подумал, что, наверно, и христиане здесь празднуют Курбан-Байрам, распевая свои песни и стуча в барабаны (других музыкальных инструментов я не видел и не слышал, или просто их заглушал грохот барабанов).

Наконец, пробиваясь сквозь все более густую толпу, доехали до площади перед храмом. Здесь мы поняли, что дальше даже пешком будет нельзя протиснуться (планировали мы, конечно, остановиться где-то здесь, в проулках и, пока коноводы будут у лошадей, дойти до храма, а потом подменить оставшуюся половину, чтобы сходили они. Но план рухнул: вся площадь была запружена танцующими людьми, развевались их шамы, которые пляшущие держали в руках как флаги, приплясывая в такт барабанам. Постояв и поглазев на действо, мы решили повернуть назад и завтра прийти в храм попроще, тем более что кто-то из казаков видел церковь Святого Георгия рядом с нашим гарнизоном. Доехав до дома, мы опять поднялись на крышу и долго смотрели на город, на улицах которого безостановочно танцевали и пели под ритм барабанов все его жители[65]. Пропев вечернюю молитву, казаки отправились спать. Кому-то из них было интересно сегодняшнее празднование, но большинству не понравилось: «…бесовство какое-то». Я подумал, как-то отнесутся к столь необычным празднествам мои старообрядцы, ценящие дедовское благолепие, думаю, что отрицательно.

Глава 11. Миссия в Хараре. Новый, 1892, год

На следующий день пошли в церковь. Казаки принарядились, в Георгиевских крестах[66] и медалях за прошлые кампании, таких кавалеров было больше половины, даже у моего денщика я заметил медаль за Турецкую войну 1877–1878 годов в серебре и Анненскую медаль (или «Знак отличия ордена Святой Анны»)[67]

.

– Иван Ефремович, за что пожалован Анненской медалью – и так ясно, – сказал я, подразумевая безупречное выполнение обязанностей Артамоновым, – а вот за прошлую войну в серебре за что награжден: за Шипку или за Баязет?[68]

– За Шипку, ваше высокородие, – ответил денщик, – там ноги и поморозил, вот, ревматизмом страдаю теперь.

Мне как-то совестно стало, что пожилой и больной человек поехал меня, барчука, сопровождать в этот поход. Вспомнил, что видел красивую мягкую обувку на базаре, что вообще-то редкость, здесь даже аристократия ходит босиком, хотя рас Мэконнын всегда был в расшитых сафьяновых полусапожках. Надо посмотреть размер обуви моего Ефремыча и зайти в ту лавку. А то и вообще, зайти вместе с ним и померить – обувь ведь по ноге покупают, нет, все же надо сделать сюрприз.

В церкви было достаточно необычно. Шла служба, но молящихся было немного, видимо еще не все проснулись после ночи «скакания и пения». Казаки, сняв фуражки, перекрестились на образ Георгия, который был по-абиссински босым на коне с леопардовым чепраком и поражал копьем здоровенного крокодила. В общем, что видим, то и пишем.

Посмотрели рядом на большой вертеп, где одинаково темноликие Иосиф с Марией принимали подношения темноликих волхвов. В колыбельке из яслей – темненький и курчавый младенец-Христос. Рядом стояли большие барабаны, в которые вчера «наяривали» служители культа, впрочем, один из там-тамов был задействован – по нему негромко и ритмично бил ладонью церковный служка, задавая ритм пению: священник с амвона читал молитву, ее строки пелись прихожанами под ритм барабана. Не скажу, что это было благолепно, но интересно и по-своему завораживало.

К нам подошел один из священников с железным посохом, видимо, старший над всеми. Увидев на серебряных крестах на груди казаков изображение Георгия Победоносца, сказал вопросительно: «Георгис?» и показал на икону. Казаки закивали, да, мол, Егорий, Георгий Победоносец. Тогда священник с посохом ударил им в пол и громко сказал: «Георгис! Георгис ашкер, москов ашкер», и все вокруг загомонили: «Георгис ашкер, Георгис ашкер». Священник с аналоя перекрестил казаков, те в ответ поклонились, что вызвало бурю восторга у прихожан. Повторяя «Георгис ашкер», они пытались до нас дотронуться, как бы убедиться, что мы им не привиделись. Казаки были по-настоящему тронуты такими бурными проявлениями радости. Наконец мы направились к выходу.

Я стал искать глазами копилку, куда бросают денежные приношения в храм, но увидел только большое блюдо, куда складывали фрукты, принесенные в качестве дара продукты, но не монеты. В конце концов, я дал десять талеров старшему священнику, чем вызвал его благодарность. Крестя нас и повторяя «Георгис ашкер», он проводил казаков до дверей и осенил крестом, те в ответ поклонились, а, когда священник вернулся в храм, перекрестились на крест над храмом.