- Я думал вы в курсе. А Анна - ей в туалет сходить некогда, не то, что к вам бе-гать. Пишут, считают, торопятся: хотят за два дня все успеть и обратно в Москву. Гене-ральный отчет ждет. За два дня не успеют, вечеровать собираются.
- Но, блин, дисциплина, распустил я вас всех. Ладно, иди, думай, а я сам к Анне зайду.
Дворкович ушел, а Головянко выматерился, оставшись один. "Какой учет, какие учетчики сейчас. Он что не соображает совсем или я чего-то не понимаю, не знаю"? Ди-ректор набрал номер генерального.
- Александр Викторович, добрый день, Головянко беспокоит.
- Я же сказал тебе - позвоню. Что за спешка?
- Все нормально, но учетчиков то зачем отправили?
- Каких учетчиков?
- От вас прибыли два сотрудника с заданием провести учет. Как-то не укладыва-ется у меня в голове такое мероприятие.
- Какие еще учетчики, я никого не отправлял. - Разумнов помедлил немного, сам факт звонка ему не нравился. - Может зам мой отправил, я выясню. Дело в том, что в свя-зи с новыми обстоятельствами самолеты будут модернизированы, и делать вы их начнете уже в новом варианте, этот устарел. Наверно завтра уже у вас генеральный конструктор появится, он мне звонил, просил остановить производство. Им, видите ли, новая идея пришла в голову. Впрочем, он сам все расскажет. А с учетчиками я разберусь, не пережи-вай. Учет и контроль еще никому не мешал. Через несколько дней и сам буду. Все, рабо-тай.
Разумнов, генеральный директор авиакорпорации, понял, что производство вста-ло и на заводе начался учет. Этот учет сильно беспокоил директора. Но ничего, если за-меститель перебдел и организовал свой учет, то материалы все равно здесь на столе ока-жутся, это не страшно. Чего так испугался директор? По телефону ничего не сказал.
А Головянко долго размышлял после этого разговора, взвешивал за и против, рас-сматривал варианты. Решил - через три дня вернется Муравьев, заберет у него деньги, в том числе и Лугового, и за границу. Место и документы он заранее подготовил - не най-дут. Хватит трястись здесь по каждому поводу. На душе отлегло, повеселел даже. За три дня ничего выяснить не успеют, а на четвертый его уже в России не будет.
ХХХII глава
Синицин не стал вызывать на допрос Лугового в управление. О его аресте знал очень узкий круг лиц и светить его здесь считал нецелесообразным. Притом он очень тон-ко запустил слушок, что Луговой убит, как и весь личный состав караула. Сотрудники свои люди, но чем черт не шутит. Пошел в изолятор ФСБ сам, в камере можно пообщать-ся и там, все-таки, безопаснее. Если произошла утечка, то Лугового попытаются убрать, и убрать быстро.
- Я полковник Синицин Олег Игоревич, центральный аппарат ФСБ, - представился он, войдя в камеру.
- А что, местным уже не доверяют, - съехидничал Луговой.
- Обойдемся без ироний, Лев Аронович. - Синицин достал пачку сигарет и зажи-галку, положил на стол.
- Почему же, так интересней. А то заскучал я уже, сутки прошли, а еще никто не допрашивал. Готовились? И как?
- Неплохо, совсем не плохо.
- Без адвоката пришли, значит, по душам хотите поговорить. Что-то не срастается, полковник?
- Все срастается, все, Лев Аронович.
Синицин понимал, что Луговой готовился к разговору, проигрывал варианты, времени было достаточно.
- Выходит, предложить что-то хотите?
- Конечно, чистосердечное признание, например.
Луговой улыбнулся, закурил. А он хорошо держится, подумал Синицин, все-таки наша школа.
- Мы же не дети, полковник, зачем здесь сценарии кинофильмов?
- Обойдемся без сценариев, действительно. На вас - солдатские жизни, это вы хо-рошо понимаете. И так же прекрасно понимаете, что наказание будет пожизненным. Но, оказывается, и здесь есть выбор. Не знаю - просчитали вы этот вариант или нет.
- Позвольте полюбопытствовать, какой?
Синицин понимал, что за внешней раскованностью Лугового скрывается огром-ная напряженность ума, нервов и даже мышц.
- Жизнь или смерть.
- Смертной казни сейчас нет, позвольте заметить. Или вы мне угрожаете, бросите в камеру к уголовникам, пристрелите при попытке к бегству?
- Зачем эта игра слов, Лев Аронович? Давайте поговорим, как взрослые люди. Вы прекрасно понимаете, что останетесь жить только в одном случае - если расскажите все. До суда и во время суда мы вас, конечно, сбережем. А потом, кто вас сохранит потом, ес-ли вы что-то скроете, утаите, обманите? Вы станете опасны, вас уберут. Вы все понимае-те, зачем эта игра? Месть? Это для банальных уголовников. Вы станете не интересны, ес-ли расскажите все.
Синицин видел, что не произвел должного впечатления. Значит, этот его ход Лу-говой просчитал.
- Надо отдать вам должное, полковник, вы хорошо подготовились к разговору. Но, есть информация, за которую меня не уберут, как вы изволили выразиться. А я хочу ее продать и взамен получить не пожизненное, а лет пятнадцать. Меньше уж не получится, сам понимаю. А там хорошее поведение, глядишь, и отсижу десятку.
Луговой внимательно наблюдал за реакцией.
- Вы о сорока миллионах, Лев Аронович?
Луговой вздрогнул, но практически мгновенно взял себя в руки.