Посланница ветра

Я кивнула, пытаясь отогнать от себя образ лежащего на земле бездыханного мальчика. В нашей профессии очень сложно научиться не воспринимать чужие беды слишком близко к сердцу. Однако есть и обратная сторона медали. Если гадалка совсем перестанет сопереживать другим, то она утратит свой дар. Колдуны и ведьмы таких проблем не имели.

— Отойдите подальше, — скомандовала Элея, кладя ладони на дверь в спальню.

Естественно нас дважды просить не пришлось, и мы с Кузьмяком быстро прижались к противоположной стене. Заговор на непрекращающийся сон очень мощный, и если попасть в поле его действия, то можно навек уснуть самому. Не страшен он только произносящей его гадалке. И чем она сильнее, тем больше радиус действия заговора. Опасно находиться и возле гадалки, когда она снимает свои чары. Можно навсегда утратить способность спать, а человек, как известно, долго без отдыха не протянет.

— Все. Теперь можно заходить.

Она открыла дверь, и на нас сразу же пахнуло спертым, затхлым воздухом. Окна были плотно закрыты и зашторены. В темноте я едва могла разглядеть пышную кровать с тяжелым балдахином. Я всегда побаивалась на таких спать, опасаясь, что навес меня попросту раздавит, если упадет.

Элея раздвинула шторы и открыла настежь окна, впуская свежий, напоенный цветочным ароматом и полный неясной тревоги воздух. Лежащий на широкой кровати человек издал такой вопль, что я испугалась, как бы не лопнули стекла. Или мои уши.

— Нет!

— Ваше Величество! Ваше Величество! — Верховная гадалка тут же подбежала к монарху и склонилась над ним. — Ваше Величество, что…

— Азар, — прошептал он пересохшими губами и отвернулся.

Мы тактично вышли из комнаты, чтобы король мог хорошенько выплакаться. Он не мог позволить себе проявлять чувства при посторонних.

— А как он узнал, что его сын умер? — тихонько спросил Кузьмяк, когда мы бесшумно закрыли за собой дверь.

— Понятия не имею, — развела руками Элея. — Сама ведь собиралась ему все рассказать…

Я снова уселась на диванчик, машинально подняв с ковра всеми забытый фарфоровый чайник, и сгребла уже сухую заварку себе в ладонь. Зачем-то я положила высохшие листья в вещь-мешок.

— А у меня есть идея…

Губы старушки на долю секунды напряглись, но это не укрылось от моего взора.

— Какая? — котенок запрыгнул ко мне на колени, и я погладила это довольно урчащее создание по спине.

— Проклятие было наложено на короля и его потомков мужского пола. Это было именно одно заклинание, а не два, как я сперва подумала.

— Все равно ничего не понял! — замотал головой Кузьмяк. — Я еще такого не читал.

— Я тоже, — успокоила я его. — Это всего лишь мои догадки. Понимаете, на детей заклятия действуют по-другому.

— Как по-другому? — встряла Элея, нахмурив лоб.

Вот что значит знать только то, чему учит официальная наука, и отвергать все, что предлагают маги- и гадалки-самоучки.

— Это означает, — терпеливо продолжила я, перевернув фамильяра на спину и начав чесать его пузико. Котенок совсем растекся от удовольствия. — Что детский чистый организм долго сопротивляется, а потом быстро сгорает, оставшись без сил. Взрослые же, уже познав вкус греха, намного быстрее поддаются чарам.

— Но это же противоречит всему, что я знаю о проклятиях!

— Именно это я и пытаюсь сказать, — произнесла я, щекоча Кузьмяка под подбородком. — Проклятие было наслано одним человеком, — я быстро подняла глаза вверх и тут же их опустила. — И на обоих сразу. Поэтому Его Величество и знает о смерти Его Высочества.

— Что ж, — заключила Элея. — Вам, ОДАРЕННЫМ, виднее.

— Разумеется, — промурлыкал Кузьмяк, всем телом вытягиваясь на моих коленях.

— В таком случае больше не буду ВАМ мешать.

И она удалилась, гордо нес свои тяжелые юбки. Казалось, будто кто-то вставил в ее корсет металлические прутья, чтобы сделать ее осанку еще ровнее, хотя, на мой взгляд, это уже было невозможно.

Я и Кузьмяк тут же вскочили кто на ноги, кто на лапы и, наскоро дожевав последние бутерброды, подошли к двери в спальню. Я негромко постучала и заглянула внутрь.

— Ваше Величество, можно к Вам?

— Войдите.

В голосе короля не было ни слез, ни гнева, а только лишь глубокая печаль. Когда мы вошли, Ролан IV сидел, откинувшись на подушки, и отрешенно смотрел в окно. При взгляде на него у меня сжалось сердце. Раньше я видела монарха только на портретах. От когда-то величественного и статного мужчины осталась лишь бледная тень. Его роскошные густые серебристые волосы теперь сосульками обрамляли его исхудавшее лицо. Синяки под глазами я могла рассмотреть даже со своего места, ровно, как и проступающие сквозь тонкую рубаху ребра.

— Ваше Величество?

— Что Вам нужно?

— Мы пришли Вам помочь.

— Мы?

Он, наконец, повернул к нам голову, но так ничего и, не увидев, недоуменно уставился на меня.