После банкета

Сейчас начиналось действо «Ситидо но цукаи» – многократное отправление посланника в преддверии важной церемонии. Монах в подвернутых штанах хакама с заготовкой для факела несколько раз взбегал и сбегал вниз по каменной лестнице. Возвещал: «Воскурение благовоний!», «Подготовка!», «Служба!». Его громкий голос вместе с искрами горящих факелов настраивали на торжественный лад. В глазах людей, ничего не знающих об истории эзотерического буддизма и синтоизма, необычная фигура монаха, его беготня и сосредоточенность выглядели так, будто близится какая-то катастрофа. Возникало ощущение, будто на этой пустынной, еще не освещенной огромным факелом лестнице вскоре должно что-то произойти. Кадзу не была глубоко верующей, ее мало что трогало из мира, недоступного взору. Однако, когда она, схватившись за бамбуковое ограждение, смотрела на каменные ступени, холодным белым пятном плывущие во мраке, ей чудилось, как ее душа однажды поднимется по этой лестнице и будет принята невидимым миром.

Несмотря на присущий ей веселый оптимизм, Кадзу временами размышляла о том, что будет после смерти. В ее сознании это сливалось с мыслями о грехах. Чувствуя спиной тепло, исходившее от пальто Ногути, она вдруг подумала о своих давних романах, которые до сих пор в его присутствии в памяти не возникали. Был молодой человек, который умер из-за Кадзу. Был мужчина, опустившийся на самое дно общества. Был потерявший положение и имущество. Удивительно, но Кадзу не приобрела опыта воспитания лучших мужских качеств, опыта приведения мужчины к успеху. Не то чтобы у нее не возникало таких намерений, но мужчины по большей части успеха не добивались.

Глядя на всплывавшую из темноты каменную лестницу, Кадзу вновь задумалась: что там, после смерти? В прошлом все разрушено, за помощью обратиться не к кому. Умри она, вряд ли кто-нибудь придет на ее похороны. Если заботиться о своей смерти, следует найти верного человека, завести семью, жить достойно. Но как представишь, что для этого неизбежно придется испытать превратности любви, не можешь не убояться греха. Еще недавно, до осени прошлого года, на ежедневных утренних прогулках в саду «Сэцугоан» она была уверена, что способна прозревать общество и людские души ясно, как видит этот сад, что ничто уже не изменит ее. Не была ли эта ясность сама по себе знаком предстоящего ей ада? И церемония Сюниэ, историей которой она поинтересовалась у сопровождавшего их монаха, – практика покаяния и уменьшения греха – казалась Кадзу понятной.

По рядам пронесся шепот: ждали, что вот-вот появится главный факел. Готовые двенадцать малых факелов стояли в ряд у бани. Каждый – огромный шест больше тридцати сантиметров окружностью и длиной семь с лишним метров, а на конце крепится сам факел в форме корзины метрового диаметра.

За ограждением выстроились монахи в парчовом облачении с высоким треугольным воротом. Желая рассмотреть за их спинами появление факелов, невысокая Кадзу тихо попросила Ногути:

– Поднимите меня.

Он неопределенно улыбнулся и покачал закутанной в шарф головой. В этот миг раздался треск, и лицо Ногути озарило яркое пламя.

Кадзу поспешно перевела взгляд за ограждение. Это гудел огонь, который высветил все, вплоть до отливавших желтизной трещин на белой стене и повисших в воздухе каллиграфических надписей. Перед глазами вдруг взметнулось огромное пламя, фигуры монахов с высокими воротниками, вскинувших церемониальные веера, чтобы защититься от жара, обернулись театром теней. Стали видны сноп бушующего огня, зеленые листья кипариса, насаженные на факел, и мощные, блестевшие на свету руки учеников – юношей, что несли на плечах огромные бамбуковые шесты. Кадзу, затаив дыхание, провожала глазами огненный столп, который двигался вверх по каменной лестнице.

Ученики, водрузив на плечи бамбуковый шест весом почти восемьдесят килограммов, поднимались по ступеням. Огонь брызгал искрами, по пути там и сям словно раскрывались цветы красного лотоса. То и дело от пламени дымились столбы в проходе. Служки в белой одежде шли следом и обмахивали их мокрыми метлами.

Взгляд Кадзу скользнул по толпе, заполнившей пространство под залом. Ее привлекла фигура в экстравагантной одежде. С гортанным стоном Кадзу влажной ладонью сжала руку Ногути и выдохнула охрипшим голосом:

– Нет, ну ты подумай! Каково! Ради такого стоило приехать в Нару!

В это время большой факел завершил свой путь и остановился в левом конце прохода, окружавшего сцену в зале Нигацудо. Снова затрещал огонь – снизу начал подъем следующий факел.

В тот же миг огненным львом метавшееся у стены пламя обрушило на головы людей мириады искр. Огонь второго факела двигался к правому концу прохода, пространство под широким навесом озарилось красным. И когда факел с уже терявшим силу пламенем поворачивали, летящие искры заставляли сверкать темную зелень кипарисов.

Толпа, окутанная мраком, теперь выплывала из тьмы, громкие призывы к Будде мешались с общими криками. На головы, словно золотой песок, продолжали сыпаться искры, и надо всем нависал величаво черный храм Нигацудо.