После банкета

Поистине выдающаяся семья, такой стоит гордиться. Кадзу не удалось встретиться с живыми членами семьи Ногути во время брачной церемонии, но умершие родственники всегда представляются праведными, передавшими свою кровь без каких-либо темных дел. Нищие, раболепствующие, обманщики, невежи – в этой семье таких людей наверняка не было. Вульгарные вечеринки в деревенских забегаловках, руки пьяных посетителей, тянущиеся к нежной девичьей груди, ночной поезд, куда втискивается убегающая девочка. Задворки большого города, купленные за деньги ласки, мелкие уловки, чтобы защитить тело, надменные поцелуи бессердечных мужчин, смешанное с презрением дружелюбие, упорная, беспричинная мстительность… Всего этого их семья не могла знать. Когда юная Кадзу стирала подобие трусов своей хозяйки, кто-то из них вкушал французские блюда или кормил птиц.

Сейчас Кадзу влилась в эту семью. Как приятно осознавать, что тебя погребут когда-нибудь в этой фамильной могиле, ты растворишься среди предшественников и тебя не смогут отсюда выбросить. Какое честное жульничество! Когда Кадзу положат в эту землю, она окончательно успокоится и обман завершится. До сих пор она, добиваясь успеха, богатея, разбрасываясь деньгами, не обманывала общество. Пробраться туда обманом значило в конечном счете обвести вокруг пальца вечность. Это букет роз, который Кадзу бросает в свет.

Опустив сложенные в молитве ладони, Кадзу перевела взгляд на самую свежую надгробную надпись рядом, сбоку на могильной плите:

– Ногути Садоко, почила в августе двенадцатого года Сёва, – и спросила Ногути, кто это.

– Моя первая жена. Ты должна была бы знать имя, – серьезно ответил он.

Специально заданный вопрос выглядел нарочито. Однако реакция Кадзу на ответ была еще искусственнее:

– Вот как, и твоя жена здесь? Я забыла.

Ее голос звучал бодро. Таким пронзительным, решительным тоном она давала указания служанкам в «Сэцугоан». В нем не чувствовалось ревности, и Ногути волей-неволей горько усмехнулся:

– Ты, собственно говоря, кого пришла сюда навестить? Все эти люди тебе незнакомы.

– Это же твои предки, – с безоблачной улыбкой отозвалась Кадзу.

На обратном пути с кладбища они вышли в городе и сделали покупки. Весь день Кадзу была в прекрасном настроении, и Ногути это казалось странным.

С того дня на Кадзу снизошло умиротворение, она успокоилась и понемногу начала пренебрегать работой в «Сэцугоан». Да и посетителей летом было не много. И еще она вдруг остро почувствовала, что стареет.

Чтобы укрыться от жары, супруги часто отправлялись путешествовать, но в поездках Кадзу разрывали эмоции. И в таком состоянии она пребывала одна. Ее одолевали сомнения, уж не ошиблась ли она, желая зажечь огонь в той размеренной жизни, которую предпочитал Ногути.

В том, что касалось внешнего вида мужа, Кадзу преуспела: он всегда был в белой свежевыстиранной рубашке. Однако он категорически отказывался от пошива нового костюма. Если после женитьбы он вдруг начнет щеголять в новых костюмах, в обществе, зная, что доходы его более чем скромны, сразу примутся судачить и смеяться за спиной. Кадзу никак не могла взять в толк, что плохого в том, чтобы сшить на свои деньги костюм мужу, и он часто разъяснял ей:

– Ты думаешь, что, если подаешь милостыню, человеку это в радость. Большая ошибка. Никак не можешь понять, что чем больше ты по всякому поводу раздаешь деньги, тем больше люди сомневаются в твоей искренности. По характеру моей работы я знаю, что доверие людей нужно завоевывать скромностью. Оставь эти вульгарные замашки.

Мнение мужа Кадзу уважала, но не понимала: раз он имеет отношение к политике, чем эта политика отличается от той, идеи которой она впитывала в «Сэцугоан»? Образ, что проглядывал в членах Консервативной партии, посещавших ее ресторан, запечатлелся в сознании Кадзу как правила некой интересной игры. Это напоминало манеры гейши. Изобразить, что ты направляешься в уборную, изменить направление и обсуждать у жаровни решение сложной шахматной задачи. Делать вид, что смеешься, когда сердишься, негодовать, когда нет причин возмущаться, долго молчать, перебирая бумажки в рукаве кимоно… Этот преувеличенный намек на таинственность напоминал любовные дела. Политика и любовные отношения были похожи как две капли воды. В той же политике, о которой размышлял Ногути, полностью отсутствовала страсть.

Кадзу, хоть и меньше работала в ресторане, от природы не способна была совсем замкнуться в домашних делах – готовить мужу ужин, послушно ждать его возвращения домой, – поэтому легко запуталась в выборе пути. Ей мерещилось, что она понемногу отдаляется от клиентов-консерваторов. Однажды один из них прямо сказал ей:

– Скорее вытащите мужа из Партии новаторов и сделайте так, чтобы он вступил в Консервативную. Мы с радостью примем его как старшего товарища, и сюда, в ресторан, нам будет проще ходить. Если вас это волнует. Вы ведь можете повлиять на мужа.