После банкета

Мадам Тамаки в конце концов выбрала три апельсина.

– В этом сезоне они такие дорогие. В Америке-то это просто мусор.

С этими словами она, несомненно из тщеславия, на глазах у Кадзу велела стоявшей здесь же продавщице упаковать фрукты. Кадзу, желая проверить, не появился ли Ямадзаки, оглядела малолюдный зал. Над пустыми столами вращались лопасти вентиляторов.

– Муж любил апельсины. Поставлю ему дома на алтарь. Да, муж так и не узнал, что вас и господина Ногути связал бог любви.

– Я тоже должна преподнести на алтарь вашему мужу апельсины.

– Да я не это имела в виду…

Кадзу сама не понимала, что на нее нашло и почему она повела себя столь неподобающе. Сандаловым веером, которым обмахивалась, она поманила к себе продавщицу и попросила подготовить подарочную коробку с двумя дюжинами апельсинов. Мадам Тамаки чуть изменилась в лице и застывшим взглядом со злостью смотрела на Кадзу, промокая пот на щеках сложенным кружевным платочком.

Продавщица упаковала в большую коробку две дюжины апельсинов; пока она заворачивала коробку в красивую бумагу и перевязывала нежно-персикового цвета лентой, обе женщины хранили молчание. Кадзу, помахивая веером, вдыхала яркий запах фруктов, заглушавший аромат сандала, и наслаждалась этим молчанием. Она всем сердцем ненавидела эту женщину. Чудовищно ненавидела. Повисло молчание; Кадзу оно поистине развлекало.

Мадам Тамаки выглядела как преследуемый шпион. Кадзу прекрасно понимала, о чем та думает, и это ее радовало. Мадам стыдилась показать разочарование в случае, если подарок приготовлен кому-то другому, но считала, что больше должна стыдиться, если апельсины предназначены для возложения на их собственный домашний алтарь в память посла Тамаки. Поэтому не могла спокойно наблюдать, как продавщица тщательно перевязывает лентой коробку.

И вот женские взгляды скрестились. «Выскочка», – сказали глаза мадам. «Лгунья, – читалось во взгляде Кадзу. – Вернется домой и наверняка сама слопает эти три заморских фрукта».

– Я прощаюсь с вами. Была очень рада повидаться. Будет свободное время – приходите с мужем в гости.

– Всего вам доброго. Коробка тяжелая, я закажу доставку. Возложите, пожалуйста, дома апельсины на алтарь. – Кадзу веером указала на упакованную коробку.

– Ах, зачем вы, так неудобно! Ах…

Невнятно бормоча извинения, мадам Тамаки подхватила свой маленький пакет и поспешила на улицу, под палящие лучи послеобеденного солнца. Взгляд Кадзу зацепился за острые кончики каблуков на белых туфлях удаляющейся женщины, что привело ее в прекрасное расположение духа: «Прямо удирающая белая лиса».

На смену этой лисе в магазин вошел Ямадзаки, чья фигура еще хранила напряжение предвыборной борьбы.

– Опаздываете, – довольным тоном произнесла Кадзу, направляясь вглубь фруктового зала.

Они заняли места в кафе магазина, заказали прохладительные напитки. Продавщица подошла уточнить, куда доставить апельсины. Кадзу назвала имя Тамаки, велела принести телефонную книгу, отыскала там адрес.

– Я думал, делать такие экстравагантные подарки теперь неприлично, – сказал Ямадзаки.

– Не говорите так. Мне нужно отвлечься от постоянных призывов: «Пожалуйста, поддержите меня!»

Ямадзаки не уловил смысла сказанного, поэтому просто прикрыл лицо влажной салфеткой.

– Что там с «Сэцугоан»? – безучастно спросила Кадзу.

– Что именно вас интересует?

– Как и предполагали, будут его дробить?

– Скорее всего, это неизбежно. Разница получается в четыреста или пятьсот тысяч. Я много советовался с продавцами недвижимости – результат один и тот же. Если продавать как есть, получим максимум сто миллионов, и даже эту сумму покупатель сразу не выплатит. Там еще ведь сад и чудесные постройки.

– Это включая и движимое имущество?

– Конечно. Однако если продавать отдельными участками, разделив на сто и двести цубо, то, поскольку место очень удобное, точно получим сто сорок или сто пятьдесят миллионов.

– Так вы считаете, стоит продавать отдельными земельными участками?

– Жаль, но другого способа нет.

– Жаль не жаль, что уж тут говорить.

– Парк и здания – национальные сокровища. – Ямадзаки вопросительно взглянул на Кадзу. – В таком случае вы вряд ли снова откроете там ресторан.

– Говорить об этом бесполезно. Здание и земля трижды заложены за восемьдесят пять миллионов, все движимое имущество – за семь миллионов. Ресторан был модным, но это не та сумма, которую можно вернуть. Со дня закрытия прошло больше четырех месяцев, в последнее время общество стало забывчивым. Да еще… я вам не говорила, но в мое отсутствие растрачено почти три миллиона иен из средств ресторана. Как говорится, пришла беда – отворяй ворота. В любом случае вновь открыть ресторан невозможно. Я и Ногути тоже твердо обещала продать «Сэцугоан», потому и прошу вас помочь.

Возразить на столь замечательную речь Ямадзаки было нечего.

– Сегодня у вас ко мне какое-то дело? – спросил он, осушив одним глотком стакан виноградного сока.

– Да нет, ничего особенного. Хотела спросить о распродаже земельных участков и предложить, чтобы отвлечься, сходить вместе хотя бы в кино.

– Господин Ногути остался один дома?