После бури

Что в хоккее труднее всего? Спросите у сотни разных тренеров, и все ответят по-разному, каждый – одинаково категорично, одинаково не допуская и мысли о собственной неправоте. А все потому, что каждый из них будет не прав.

Самое трудное в хоккее, и ничего труднее нет, – это изменить свою точку зрения.

* * *

Дорогая белая рубашка Фрака насквозь промокла от пота, часы размером с чайную чашку брякали о край стола. Ботинки у него были такие дорогие, что купить целого аллигатора и то вышло бы дешевле. Мира знала это, потому что единственное, что в представлении Фрака годилось для вторичного использования, это шутки. Каждый раз вот уже на протяжении двадцати лет, когда Петер готовил мясо на гриле и спрашивал Фрака, как зажарить его кусок, тот отвечал: «Припугни дальним светом и кинь на тарелку!» – и каждый раз Петер смеялся. Может ли дружба быть более нетребовательной? Один ботинок из аллигатора остался без шнурка – он застрял в велосипедной цепи по дороге сюда, пальцы, пока Фрак пытался его вытащить, перепачкались в смазке и ободрались, – словом, настоящий растяпа. В детстве, когда Мирина мама использовала это слово уничижительно, Мира всегда смеялась, но повзрослев и познакомившись с Фраком, поняла, что оно значит: Фрак был самым что ни на есть настоящим, чистокровным растяпой.

Но он не был глуп. К сожалению. Поэтому, когда он допил свой кофе и Мира попросила объяснить, почему они встречаются тайком, Фрак достал из сумки ноутбук и включил видео. Он сам отснял его в ледовом дворце – на видео дети дошкольного возраста, закончив тренировку, отвечали на вопросы. В кадре звучал голос самого Фрака, и Мира волей-неволей восхитилась, как здорово он общается с детьми. Взрослые всегда считали его прямолинейным и шумным, но для детей эти качества часто равноценны честности.

«Что вам больше всего нравится в хоккее?» – спрашивал Фрак у компании мальчишек, и те давали разные варианты ответов. Забивать. Быть с друзьями. Быстро-быстро лететь на коньках. Побеждать. Вдруг на экране появилась девочка лет шести–семи, самая маленькая, но с самым взрослым взглядом, и когда Фрак повторил вопрос, та посмотрела на него в полном недоумении. «В смысле больше всего?» – спросила она. Хоккейный свитер был ей велик и доходил до колен. Фрак нажал на паузу и гордо улыбнулся Мире.

– Она такая крутая, что мы разрешили ей играть с парнями, правда, потом все-таки пришлось ее перевести. Родители других детей бесились, видя, как она косит их сыновей. Косит, Мира! Эта девчонка – чудо. Зимняя вишня. Так мы зовем самых одаренных, знаешь, да? Таким в ее возрасте был Петер!

Фрак снова включил видео. «Можешь сказать на камеру, как тебя зовут?» – снова раздался его голос. «Алисия!» – выкрикнула девочка так, словно готовилась к осаде вражеского замка. «Окей, Алисия, скажи, пожалуйста, что ты больше всего любишь в хоккее. Что угодно. Что тебе нравится больше всего?» Алисия долго-долго смотрела в камеру, а потом тихо, с пылкой прямотой ответила: «Всё. Мне нравится больше всего всё».

Мира подумала, что любая мать, глядя на эту девочку, мечтала бы шагнуть в кадр, обнять ее и пообещать, что все будет хорошо. Особенно когда Фрак задал следующий вопрос: «Понятно, а что тебе нравится меньше всего?» И девочка, на глазах у которой вдруг выступили слезы, ответила: «Когда надо идти домой».

Фрак выключил видео. Мира качнулась на стуле и прошипела:

– У меня в семье два подростка и менопауза со дня на день! Думаешь, мне не хватает собственных переживаний?

Фрак смущенно извинился и ответил, как ни странно, совершенно искренне:

– Извини. Я просто хотел… перед тем как раскрыть все проблемы клуба… напомнить и тебе, и себе, ради чего мы деремся. Что поставлено на кон.

Может, и растяпа. Но не баран.

* * *

Ледовый дворец был маленький, с пустой парковкой, в самом что ни на есть сонном предместье большого города. Петер никогда здесь не бывал, но какая разница, он все равно чувствовал себя как дома. Он знал эти звуки, каждое эхо и каждый запах, даже свет. Но главное, ему было знакомо чувство… настоящего. Во всей своей остальной жизни, там, в реальности, он всегда, каждое мгновение осознавал прошлое и будущее, но на льду для них нет места. На льду есть только сейчас, сейчас и сейчас.

– Ты готов? – спросила Цаккель.

– К чему? – спросил Петер и тут же пожалел.