После бури

Мая и Ана сели в машину Аниного отца и поехали в город. Мая держала ружье. Бубу поехал следом, Беньи, Амат, Столичный и Зазубами набились к нему. Бьорнстад был пуст, но они добрались до Хеда как раз вовремя, чтобы присоединиться к шествию. Сперва они не поняли, что происходит, но вскоре в свете сотен факелов увидели плакаты с наспех написанными лозунгами: «Два города – две команды!» Увидели зеленые свитера, а потом, чуть в отдалении, – красное шествие. Мая шла бок о бок с друзьями детства с таким чувством, будто ей позволили еще немного побыть ребенком. Еще несколько минут. На одну-единственную ночь она снова почувствовала себя дома. Почти никто из ее одноклассников по музыкальной школе не понял бы этого, но для людей, шагающих теперь плечом к плечу, город не просто место, где они родились, – город их дом. Так же как хоккейный клуб не просто клуб – он объединяет всех, кого ты знаешь. Это клуб твоих бабушек и дедушек, твоих родителей, а еще в городе есть бар, когда-то принадлежавший сумасшедшей старухе и славному мужичку, так вот, это и их клуб тоже. Это клуб твоих соседей, твоих друзей, и девчонки на кассе продуктового магазина, и механика, который чинит твою машину, и учителя, который учит твоих детей. Это клуб юристов и спортивных директоров, пожарных и акушерок. Хоккейный клуб – это девочка, с которой вы играли в лесу и все детство спали спина к спине, девочка, которая и хоккей-то не любит. Клуб – это самый красивый, самый чокнутый парень с огромной улыбкой, вмещающей в себе все самое темное и самое прекрасное. Хоккейный клуб играет не за себя, он играет за нас. Если вы приедете сюда играть против «Бьорнстада», вы будете иметь дело не с пятью игроками и вратарем, вы будете иметь дело с целым городом. Поэтому так много сегодня горело факелов. Здесь были все.

Когда они дошли до здания муниципалитета, какой-то политик сказал громогласную речь об их праве ненавидеть друг друга, но ближе к концу ночи настроение в толпе было скорее радостное. Ана раздобыла пиво, и, чтобы дать ей спокойно выпить, Амат вынужден был сесть за руль машины ее отца. Когда он попытался втолковать ей, что у него нет прав, Ана прошипела: «Тебе, чтобы пить кефир, тоже права нужны? Три педали и руль! Понимаю, конечно, что ты мал еще, но что тут сложного?» От пива она становилась не слишком-то обходительной, но Амат послушался и сделал, как ему велели. Бубу с остальной компанией поехал следом. Они высадили Зазубами у его дома и чуть не заорали на весь квартал «БЬОРНСТАД – ЧЕМПИОН!» просто так, из вредности, но Мае удалось их заткнуть. Она знала, каково это, когда тебе бросают камни в окно, что это делает с человеком. Зазубами вылез на тротуар, посмотрел на нее, и вдруг в его глазах мелькнула глубокая, непонятная ей скорбь, а может быть, даже стыд.

– С тобой все в порядке? – спросила его Мая.

Зазубами смущенно кивнул, глядя на снег. Мая была в зеленой отцовской шапке, низко надвинутой на уши. Когда она протягивала ему руку через окно, глаза ее сверкнули.

– Не дай им завтра забить ни одной шайбы, окей? Ни одной, понял, чувак?

Зазубами снова кивнул. Мая улыбнулась. Машины развернулись и поехали домой, а Зазубами так и стоял на улице, не сказав ни слова из тех, которые хотел бы.

* * *

Когда все машины вернулись в Бьорнстад после факельного шествия, Мира посмотрела на Петера, сидевшего на пассажирском сиденье, и сказала:

– Советую вам с Теему открыть сегодня «Шкуру». Откройте ее для всех. Людям это нужно.

Так они и сделали. На улице выстроилась длинная очередь. Даже Мира пошла туда и, сев рядом с Фраком, выпила стакан пива – всего один. Петер пил пережженный кофе, а Теему отплясывал на столе с голым торсом и в зеленом шарфе на голове. Все Овичи встали за стойку. Беньи вытирал стаканы и передавал их дальше, своей сестре Кате, которая работала в хедском «Овине» с таких лет, когда ей еще и пить было нельзя, а она уже наливала спиртное тамошним пьяницам. Вторая сестра, Габи, стояла на кассе, пока ее ребенок играл на полу в телефоне, а третья, Адри, расхаживала по бару и делала то, что у нее получалось лучше всего: советовала мужикам заткнуть пасть, пока она им сама ее не заткнула.

В конце вечера Фрак сидел один в дальнем конце бара. У него осталось перед Теему еще одно невыполненное обещание. Мира передала нужные ему бумаги, а сам он продал свои дорогие наручные часы и положил деньги в конверт. Дождавшись, когда все уйдут и Беньи домоет посуду и выйдет на улицу покурить, он подошел к сестрам и сказал:

– Я к вам с деловым предложением.

* * *

Автосвалка в Хеде казалась пустынной, но там было полно внимательных глаз и ушей. Кое-где за шторками вагончиков горел слабый свет, а от калитки к маленькому домику ковылял пес, такой старый, что на полпути забыл, куда шел, и вернулся, чтобы начать сначала. У дома остановилась машина, из нее вышла Адри и принялась стучать в дверь, пока к ней не вышел Лев.

– Да?

– Вы Лев?

На нем были тренировочные штаны и застегнутая не на ту пуговицу фланелевая рубашка. Глаза смотрели заспанно, но с любопытством.

– Да?