Владимир Максимов

После немоты

В КАЧЕСТВЕ ПРЕДУВЕДОМЛЕНИЯ

Мне впервые в жизни приходится прибегать к подобного рода обращению, и я делаю это, вынужденный обстоятельствами. Предыстория его такова: в конце 1971 года на Западе, на русском языке, был опубликован мой роман „Семь дней творения", который вскоре перевели (и еще переводят) на ряд иностранных языков. Издание книги вызвало болезненную реакцию со стороны наших соответствующих организаций. Последовал целый набор оргвыводов: вызовы на собеседования с требованием немедленной повинной, запрет публикаций, занесение в „черный список" цензуры и, как результат, лишение средств к существованию.

Не желая обострять ситуацию и нагнетать вокруг своего имени атмосферу ажиотажа, я сделал все от себя зависящее, чтобы событие это прошло как можно более скромно. Но, видимо, это не очень устраивало неких „иксов", жаждущих сделать из своей сверхбдительности источник политических и материальных доходов. Не дождавшись от меня покаяния, они вознамерились покончить со мной в судебном порядке. На недавно прошедшем партактиве Московской писательской организации работник КГБ Абрамов открыто потребовал организационной расправы надо мной, которая облегчила бы карательным органам применение ко мне процессуальных санкций.

Джин, которого эти стражи идейной чистоты так жаждут выпустить из бутылки разлива тридцать седьмого года, прежде всего погребет их самих. Им следовало бы извлекать уроки хотя бы из трагического опыта их погибших предшественников.

Я не настолько наивен, чтобы полагать, будто обладаю хоть какой-то неприкосновенностью. Но если со мною все же что-то случится, то это, по моему глубокому убеждению, не принесет лавров тем, кто будет преследовать в судебном порядке очередного русского литератора за осуществление им его прямой профессиональной обязанности - писать книги согласно своим убеждениям и своей совести.

Москва, 7 марта 1973 г.

СЕКРЕТАРИАТУ МОСКОВСКОЙ ПИСАТЕЛЬСКОЙ ОРГАНИЗАЦИИ СП РСФСР

от Максимова В. Е.

Как мне стало известно, секретариат МОСП РСФСР совместно с бюро секции прозы готовит обсуждение моего романа „Семь дней творения" со всеми вытекающими отсюда оргвыводами. Я и пишу это письмо заранее, ибо заранее знаю степень ваших обвинений и качество ваших доводов. Мне не в чем оправдываться перед вами и не о чем сожалеть. Я, сын и внук потомственных пролетариев, сам вышедший из рабочей среды, написал книгу о драматическом финале дела, за которое отдали жизнь мой отец, мой дед и большая часть двух восходящих ко мне фамилий. Эта книга для меня - результат многолетних раздумий над удручающими и уже необратимыми явлениями современности и горчайшего личного опыта. Если вы, оставшись наедине с собой, непредубежденно и мужественно взглянете в лицо действительности, у вас, я уверен, возникнет множество тех же самых „почему", какие одолевали меня в процессе работы над романом.

Почему в стране победившего социализма пьянство становится общенародной трагедией? Почему за порогом полувекового существования страны ее начинает раздирать патологический национализм? Почему равнодушие, коррупция и воровство грозят сделаться повседневной нормой нашей жизни? Где истоки всего этого, в чем первопричина такого положения вещей? Вот, примерно, те вопросы, которыми я задавался, садясь за работу над книгой. Не знаю, удалось ли мне с достаточной убедительностью ответить хотя бы на один из них, но у вас нет оснований сомневаться в искренности моих намерений. Этим же стремлением помочь своей стране и своему народу разобраться в отрицательных явлениях современности, с тем чтобы, освободившись от ошибок прошлого, безбоязненно двигаться дальше, руководствовались и все мои старшие предшественники от Дудинцева до Солженицына включительно, разумеется, каждый в меру своих сил и дарования. К сожалению, те, от кого зависело взять эти книги на вооружение, не только остались глухи к взыскующим правды голосам, но и встретили их в штыки. Мне трудно судить, кто и почему заинтересован в том, чтобы загнать болезнь глубоко вовнутрь, но в плачевном исходе такого рода лечения я не сомневаюсь: последствия не поддаются учету, бедствия - исчислению. Если наше общество не осознает этого сегодня, завтра уже будет поздно.

Сейчас мне не до бравады, я покину организацию, в которой состоял без малого десять лет, с чувством горечи и потери. В ней - в этой организации - числились и числятся люди, у которых я учился жить и работать. Но рано или поздно каждому из них все-таки придется сделать этот тяжкий выбор. Союз писателей, а в особенности его Московское отделение, постепенно становится безраздельной вотчиной мелких политических мародеров, разъездных литературных торгашей, всех этих медниковых, пиляров, евтушенок - мелких бесов духовного паразитизма.