После перелома

Затем мы поехали в Ужгород — главный город Закарпатья. Я счел долгом познакомиться с секретарем Коммунистической партии Закарпатской Украины Иваном Ивановичем Туряницей, избранным на этот пост в ноябре 19,44 года на перкой конференции местных коммунистических организаций. Нашел я его в помещении Народной рады. Он очень приветливо встретил меня; узнав, кто я такой, отвел мне комнату и предложил остаться переночевать. Иван Иванович показал выгравированный на одной из стен внутри рады дословный текст приказа Верховного Главнокомандующего об освобождении войсками 4-го Украинского фронта Ужгорода и Закарпатской Украины. Потом он повел меня осматривать город, показал городской кремль, другие достопримечательности города.

Мы вернулись в помещение рады, Туряница угостил меня обедом, и мы тепло распрощались. Когда я приехал на аэродром, самолет был готов к полету, и мы немедленно поднялись в воздух.

* * *

Во второй половине дня мы прилетели на фронтовой аэродром, находившийся поблизости от штаба фронта, который в то время переместился в освобожденное на днях селение Кенты, южнее Освенцима. К моему большому удивлению, почва здесь уже просохла, при езде по грунтовым дорогам поднималась пыль. А ведь только два дня назад в Прибалтике мою машину по непролазной из-за распутицы грязи тянул к аэродрому трактор.

По приезде в штаб фронта я застал генерала А. И. Еременко собравшимся к выезду в войска. Мы сердечно поздоровались, и я изложил командующему содержание своих разговоров с Антоновым и показал ему выписку из готовящейся директивы Ставки.

— Руководствуясь ею, внесите немедленно необходимые изменения в план операции, — приказал мне Андрей Иванович. — Да, раз удар будут наносить армии правого крыла, фронтовой КП надо разместить за ними.

Командующий тут же уехал в войска.

Остаток первого дня и два последующих я занимался вместе с начальником оперативного управления фронта генерал-майором Василием Архиповичем Коровиковым корректировкой плана наступательной операции, а также изучал обстановку на фронте, знакомился с руководящим составом фронтового управления. Текущие оперативные документы в те дни — после просмотра — я отсылал на подпись к прежнему начальнику штаба генералу Ф. К. Корженевичу.

Я с удивлением узнал, что заместителем командующего является генерал армии Георгий Федорович Захаров, который еще недавно командовал 2-м Белорусским фронтом.

Посетив меня после приезда из войск, он после взаимных приветствий сказал весело:

— Начинали войну вместе и, очевидно, кончать ее будем также вместе.

Дело в том, что осенью 1941 года, когда генерал А. И. Еременко командовал Брянским фронтом, Г. Ф. Захаров был у него начальником штаба, а я — заместителем Георгия Федоровича.

* * *

С утра 2 апреля, после прибытия из войск А. И. Еременко, я вступил в должность начальника штаба фронта официально.

В тот день наша 38-я армия генерала К. С. Москаленко, прижимаясь с юга к 60-й армии 1-го Украинского фронта, которая переправилась через Одер в районе Ратибора, также начала форсировать реку. Для наступления правого крыла фронта с севера на юг, по западному берегу Одера, складывались благоприятные условия. 3 апреля пришла ожидаемая директива Ставки. Теперь, когда в состав фронта включалась 60-я армия и его удар планировался армиями правого крыла, фронтовой КП целесообразно было перенести севернее, за 38-ю армию. В тот же день мы и переехали на подготовленный КП в местечко Необшют, поблизости от города Рыбник.

Наш путь туда проходил через только что освобожденный нашими войсками город Освенцим, и я с группой офицеров штаба заехал в ставший сразу широко известным зловещий лагерь смерти, в котором фашистские палачи умертвили более четырех миллионов человек различных национальностей. С гневом смотрели мы на грязно-серые бараки, обнесенные высоким забором, опутанным проволокой, тянувшиеся на 20 километров вдоль шоссе. В районе Освенцима гитлеровцы создали 20 лагерей на площади 50 квадратных километров, подвели для перевозки сюда узников специальную железнодорожную ветку. С ужасом рассматривали мы 74 огромные печи, в которых, по рассказам жителей, день и ночь пылал огонь, печи, в которых сжигали сразу тысячи людей. Когда сюда подошли наши войска, им удалось спасти около 10 тысяч человек. Сопровождающий офицер показал нам газовые камеры — душегубки, огромные рвы, в которых сжигали узников, большие деревянные ящики с аккуратно рассортированными и подготовленными комендатурой лагеря к отправке в Германию личными вещами смертников, в том числе одеждой и обувью детей...

* * *