После России

Неужели я начала мой разговор с Ф. Медведевым такой фразой: «Ко мне попадают только избранные»? Последнее слово не из моего словаря. И что подразумевать под «избранные»: известные или неизвестные? важные или скромные? бедные или богатые? умные или глупые? злые или добрые? и т. д. Дело обстоит проще: я продолжаю работать, пока могу. Возраст мой работу мою не облегчает, время неумолимо — два ограничения. Помех много. Вот и приходится выбирать среди уважительных и неуважительных помех: праздные встречи и праздные речи одна из них. А для отдыха иногда удается приберечь часок-другой для общения с друзьями, без этого жить нелегко.

Да, согласна — я всегда была так же непримирима к коммунизму, его идеологии и его методам, как и сейчас. Если термин «антисоветчица» означает, что я желала зла гражданам СССР, то это не так. Я всегда сочувствовала им, во всех их испытаниях.

А вот что в «кулуарах ЦДЛ» называли меня «почти дьяволом», меня сперва возмутило — для православного человека такое соседство, хотя бы словесное, омерзительно. Потом позабавило. Я не знаю, что означают буквы ЦДЛ, но дьявол — отец лжи. Вот он и попутал таинственные «кулуары», вряд ли знакомые с метафизикой, опорочить меня. Он-то знает, что я за Правду.

Малая историческая поправка. Я достигла Англии в январе 1942 года, после 13 месяцев интересных и нелегальных попыток с сентября 1940 года. Гитлер еще не вторгся в СССР, США еще не вошли в войну. В сентябре 1940 года Англия была единственным свободным центром сопротивления и казалась обреченной. В оккупированных странах: в 1940 году сопротивленцев была горстка, в 1941-м их стало больше, в 1942-м — еще больше, в 1943-м и 1944-м примкнули опоздавшие, с 1945 года героев и не сосчитать.

Дальше — совсем неважное. Ф. Медведев меня «разжаловал», не проверив устаревшие сведения на обложке моей книги «Отражения». В 80-х годах меня из кавалера произвели в офицеры Почетного легиона, и из офицера ордена Искусств и Словесности — в командоры этого ордена. Это только для того, чтобы читатели моих книг, которые выйдут скоро в Советском Союзе с новыми биографическими данными, не подумали, что я там прихвастнула.

«Колоссального» архива у меня не было, скажем — интересный и трехъязычный. Часть его я продала, часть подарила известному, любящему Россию и русских американцу для его частной коллекции — для того, чтобы архив был в надежных руках. И вот опять это вечное подчеркивание эмигрантской бедности: «не на что было жить». Если бы мне не было на что жить, то я могла бы переехать в чудный замок, куда престарелые французские писатели могут приезжать на отдых и на постоянное жительство, или на выбор в два других замка для членов Почетного легиона, прекрасно расположенных среди парков и при медицинском уходе. Но даже такие «роскошные» общежития меня не соблазняют. Я

люблю Париж, мой квартал, где живу 14 лет и где все меня знают. Непоправимая индивидуалистка, я люблю общаться с людьми разных социальных положений и разных профессий. не только интеллектуальных.

Тут, кстати, напомню о «бедности Бунина». В «Отражениях» я подчеркнула, что Бунин — единственный лауреат Нобелевской премии, умерший не в нищете, но в бедности. Причина этому — типично старорусское неумение обращаться с деньгами. Бунин раздал, растратил по ресторанам, сам не зная куда и зачем, отдал даром свои права на иностранные переводы, угощал прихлебателей, доверял аферистам, а мог бы купить дачу на Юге, или квартиру в Париже и получать ренту из банка до конца дней своих. Вера Николаевна была тоже вполне бесхозяйственна. Я могла убедиться, что многие советские эмигранты 70-х годов очень быстро усвоили все возможности капитализма — при умении они безграничны.

Никак я не могла сказать, что я завещаю остаток моего архива профессору Р. Герра. Заслуги его по собиранию и сохранению русских культурных ценностей во Франции всем известны, и оспаривать их никто не может. Без его коллекционерской страсти многое из им собранного было бы безвозвратно потеряно. Поэтому я уже несколько лет тому назад кое-что ему подарила, кое-что продала, надеясь, что его коллекция не станет мертвым, то есть закрытым для исследователей, архивом.

Мотивы мои для продажи части моего архива Ф. Медведев ошибочно определяет неким узкопрактическим императивом: «есть нечего». Просто я могла бы не беспокоиться об участи книг, свидетельств, корреспонденции, фотографий. картин и т. д., которые чудесным образом сохранились, несмотря на мою приключенческую жизнь. Все они были приобретены или подарены мне уже на Западе. С детства, по понятным причинам, смерть никогда не отсутствовала из моего сознания, а чувство ответственности за то, что имеешь, у меня наследственно. Дарю легко, но и продаю в хорошие руки. Ничего с собою в последнее путе шествие не возьмешь.