После России

— То есть на отъезд из страны вас, как я понимаю, спровоцировали?

— Никаких конкретных поводов покинуть родину у меня не было. Мы не думали уезжать.

— Эдуард, я заметил, что в эмигрантских кругах, за исключением, пожалуй, Синявского и Розановой, к вам какое-то резко негативное отношение. С чем вы это связываете?

— Я никогда не любил всю эту публику. Считаю их, за редким исключением, глупыми и бездарными жертвами, беспринципными жополизами. И это мое право так считать. Они пресмыкались перед новыми властями. Особенно так называемые лидеры эмиграции. Вспоминается случай, когда немецкое издательство «Фишер», уже приняв мою книгу, вдруг отказалось ее публиковать. Как я потом узнал, вмешались какие-то люди из эмиграции. Что я им сделал плохого?! Ничего, просто им надо было выслужиться. Это факт. Мне было страшно обидно. Это было в самом начале моей литературной карьеры. Между ними и мной действительно какая-то биологическая, классовая ненависть. Я думаю, что мне мстят за то, что я всегда держался в стороне, за мою жесткость, самоуверенность. Исключение составляют лишь Андрей Донатович Синявский — умный, интеллигентный человек, такой исчезающий тип русского интеллигента, и Мария Васильевна — женщина незаурядная, с сильным характером. К ним у меня отношение особое, теплое. Вы знаете, переворот Горбачева положил конец многим здешним карьерам. Мода на диссидентство прошла. Те. кто процветал на эмигрантской теме, сейчас горят. А я выстоял и в эпоху диссидентов, выстою и сейчас. На меня не повлияют никакие изменения политического климата. Я продолжаю оставаться писателем.

— Скажите, почему ваши родители носят фамилию Савенко, а вы Лимонов?

— Лимонов — это псевдоним, «партийная кличка». Много лет назад в Харькове была у нас такая литературная игра. Мы были все очень молоды. Среди нас был известный художник, бывший литгазетовец, проживающий ныне в Нью-Йорке, Вагрич Бахчинян. Он и является автором моего псевдонима. В этой игре мы давали друг другу имена-прозвища. Кто-то там был Буханкиным, кто-то Одеяловым, такие нелепейшие, смешные имена. Бах, так мы звали Бахчиняна, придумал, мне Лимонова. Так это прозвище стало моим псевдонимом и литературной фамилией. Что называется, прилипло.

Ноябрь 1989 г.

ПАРИЖ, УЛИЦА СВЯТОГО МАВРА...

Художник Олег Целков о себе и своем времени

Олег был еще молод, а к нему уже тянулись Назым Хик-мет и Семен Кирсанов, великие физики и знатоки искусства. Тайной красок Целкова интересовались Ренато Гуттузо и Давид Сикейрос. А однажды Луи Арагон, взглянув на его картины, бросил: «Скажите этому парню, что ему следует ехать в Париж». По тем временам это звучало приблизительно так. как если бы узнику колымского лагеря посоветовали: «Вам нужно хорошо питаться».

Власти предержащие этому совету вняли своеобразно: они вытолкали Целкова из страны. Теперь он уже много лет живет в Париже, на улице Святого Мавра. Здесь, в его доме, и состоялась наша встреча…

— Олег, если честно, в России вас несколько забыли. Кроме серьезной статьи Евгения Евтушенко практически ничего в печати. В общем, имя, что называется, не на слуху. Хочется, чтобы этот пробел был восполнен и о вас все-таки знали больше…

— Чтобы знать о художнике, надо по крайней мере иметь возможность видеть его картины. Их в России мало кто знает… А если о себе — так я написал маленькую автобиографию. Вручаю ее вам, можете использовать.

Из автобиографии Олега Целкова.

Я родился 15 июля 1934 года в Москве. Отец мой, Николай, родом из подмосковного города Дмитрова, где мой дед Иван работал мелким служащим на фабрике. Мать моя, Роза Цирсльсон. родилась в Белоруссии, где дед тоже был мелким служащим по продаже леса. И мать и отец проработали до пенсии экономистами на огромном военном секретном авиационном заводе на окраине Москвы.