После третьего звонка

- Убудет меня, что ли? - пробормотал он. - А ты тоже, оказывается, умеешь быть жестокой, Танечка! Ну, все правильно! Все та же страшная сила инерции, как тогда с Оксаной... Она затягивает меня, Таня, тащит за собой, волочит, словно щепку в водовороте... И я давно не сопротивляюсь. Не все ли равно? Пусть останется Анна на шее. Знаешь, - он оживился, - я расскажу тебе кое-что очень интересное, о чем мало кому известно! Но это святая правда, поверь! Один художник, так, не больно даровитый, но весьма шаловливый - он давно уже в Штатах, о нем Довлатов в книге упоминал - вступил в Союз художников с рисунками Гитлера!

- Как это? - растерялась Таня.

- А очень просто! Где-то нашел копии - он пронырлив, как ящерица! - и представил, переписав, как свои работы. Самое оно! Прошел на ура! Я видел: очень неплохие пейзажи. Гитлер все больше природу изображал. Вообще, видать, способный и образованный был юноша: рисовал, на скрипке играл... Тоже, я слышал, талантливо. Родители прочили ему карьеру музыканта. Так что талант ничего еще не оправдывает, Танюша, заметь...

- Писал, философ, а не рисовал, - лукаво поправила Таня. - Кто меня обучал тонкостям русского языка?

Виктор ухмыльнулся.

- Теперь нам, Танюша, не до тонкостей. А живопись давно уже пустое дело. Гибельное. И скульптура заодно. Потому что мы когда-то напрочь похерили религию. Но без Бога плоть греховна - и атас! Только кисть верующего человека может сотворить нравственное полотно, только духовность создаст прекрасную, а не сексуальную наготу. Чтобы любоваться и восхищаться, но не желать. У Иванова обнаженные лишены всякой заманчивости, эротики и похоти. Кощунственно даже представить такое - секс у Иванова... Люди крестились в реке, увидели Христа... Все очень просто! Блаженная чистота... Тела и души. И дело вовсе не в сюжете картины! Заявив, что Бога нет и на долгое время с ним распрощавшись, мы начали бессознательно малевать грешное тело, всячески подчеркивать его формы и выпячивать его обольстительность... Реалисты... Навострились изображать соблазнительную плоть - и ничего больше!.. А она шибко привлекательна!.. Сплошная плоть в одежде и без оной. Улет! Ты вспомни и сравни работы разных мастеров! Мы безбожники, Танюша, это страшно... Любой из нас... Значит, я занимаюсь уничтожением своей души... Ежедневно. Такой вот замечательный вывод... Актеры, правда, по слухам, живут и вовсе без нее...

- Но ты любишь живопись, Витя, - неуверенно сказала Таня.

- Любишь... - пробурчал Крашенинников. - Заладила... Не будем говорить с тобой о любви... Потому что я любил только тебя...И когда я... - он запнулся. - Когда ты... Когда ты ушла, Танюша, я остался совершенно пустой. Кисть в руках - это не шибко много... Мне не с чем было жить, понимаешь? Я и так не больно глубокий... Пустышка... Погремушка детская... Вечный мальчик, как называла меня Оксана. "А был ли мальчик-то? Может, его и не было?" Почему-то мысль о самоубийстве меня ни разу не посетила. А явись она хоть на минуту, я думаю, мы не расстались бы с ней ни за что. Явилась Оксана... Девушка с сиреневыми глазами. А потом дочка...

- Зачем ты назвал ее Таней? - спросила Таня, отодвигаясь в сторону.

- Видимо, я просто не знаю на Земле никакого другого женского имени - только одно твое, - пробормотал Виктор. - Хочешь, я вас познакомлю?

- Не надо, - сказала Таня и отодвинулась еще дальше. - Она испугается.

- Чего тут пугаться? - удивился Крашенинников. - А впрочем, ты, наверное, права. Ты приходишь ко мне, как приходит дождь, и деваться некуда. И это называется счастьем... Я не успел спросить тебя: ты любишь дождь? А какое время года больше всего? Я с тех пор люблю одну дождливую мокрую желтую осень - смутное время, когда все хочется бросить и уехать... Люблю и ненавижу... - Он осекся и замолчал. - У тебя был такой застывший, страшный профиль, словно из слоновой кости, а глаза смотрели в небо, которое непрерывно сыпало и сыпало холодным дождем... И я лежал возле тебя, уткнувшись в твое плечо, и все ждал, все надеялся, как безумный, что ты вот-вот встанешь и засмеешься... А рыжие точки превратятся в тире...

Таня не ответила. Облачко неподвижно стояло в воздухе у стены.

- Бедный мальчик! - наконец прошептала она. - Почему ты прячешь мой портрет?

Виктор вздрогнул.

- Откуда ты знаешь? О твоем портрете не знает ни одна живая душа! Я не показывал его даже Алексею!

- Ты забыл, как сам утверждал, что "мне сверху видно все"? - усмехнулась Таня. - Ты мог бы получить за мой портрет огромные деньги. Он великолепен!

- Нет! - в ужасе закричал Виктор, вскакивая на ноги. - Ты кощунствуешь, Таня! Я никогда бы не смог его продать, даже если бы мои дети умирали с голоду!

- И даже Танюшка? - спросила Таня.

Крашенинников помрачнел.