После зимы

Седьмого принца придворный художник изобразил в доспехах, сидящим должно быть на военном совете. В одной руке он держал шлем, другую положил на кое-как перевязанное обрывком плаща раненое колено. Напряженная поза усталого воина, бледное узкое лицо, суровый взгляд исподлобья принадлежать могли кому угодно, но только не разгильдяю и неудачнику, каким принца всегда видели арайнские зрители и читатели. Короткая историческая справка под большой фотографией портрета сообщала, что реальный принц Райшэ состоял в браке и успел произвести на свет двух сыновей и дочь, о судьбе которых позаботился его Десятый брат — новый император. Любопытство повело Маэду по следам потомков Седьмого принца, унаследовавших в большинстве своем его неординарную внешность — длинный тонкий нос, характерный излом левой брови и темные, почти черные глаза, столь редкие среди ситтори. Линии сыновей пресеклись во время последней гражданской войны, а наследники дочери Райшэ здравствовали по сей день. И носили сейчас фамилию — Хагута. Выходило, что пропавшая барышня Миёй приходилась самоотверженному принцу много раз праправнучкой.

Глава 7

Если бы не почти каждодневные разъезды между дворцом, кинеримским посольством и столичным штабом, то капитан Маэда был бы поражен как быстро меняется Хито, меняется, откровенно говоря, в худшую сторону. Закрывались один за другим магазины и торговые центры, прекратили существование кафешки и пельменные, не говоря уж о прачечных, цирюльнях и аптеках, те исчезли первыми. Улицы пустели задолго до начала комендантского часа. Столичные жители покидали город целыми семьями — большинство перебирались к родне в провинцию, где прокормиться проще, кто-то в отчаянии решил попытать счастья в другой стране, а кое-кому оставаться было попросту опасно. В центре, в районе, где располагалось посольство, некоторые жилые здания вымерли полностью. На дверях в парадное того дома, где Кай совсем недавно покупал пасту, появилась аккуратная табличка «Сдаются квартиры».

— Ну и отличненько, — смеялся капрал Коико. — Нам больше достанется.

Его жутко веселили наивные записки выставленные в окнах: «Пожалуйста, не ломайте двери, ключ в почтовом ящике».

— Вы еще помните, что за мародерство полагается разжалование в штрафные роты и поражение в правах? — строго напомнил Кай, опасаясь как бы подчиненный не поддался на соблазн.

— Да помню я всё, помню, — отмахнулся парень, мыслями пребывая, надо полагать, уже в недалеком будущем. — Я уже себе и квартирку присмотрел на той стороне Ван, если что. Перевезу мать с сестрой, будут, как городские, в салоны дамские ходить и перманент с маникюром делать. И никаких больше огородов и свиней. Даром я что ли добровольцем записался в первый день призыва?

— О! Неужели не только из патриотических соображений? Даже не ожидал от вас, капрал.

Шофер все равно не понимал иронии.

— Так оно ж патриотизму никак не мешает, если человек выгоду в правильном направлении ищет. Война, она, как судьба, либо тебе будет всё, либо ничего, — рассуждал Коико. — Мы пошли на войну, чтобы раз и навсегда положить конец притязаниям Ситтори, чтобы забрать её себе, по-простому говоря, разве нет? Значит, то, что принадлежало местным, теперь будет наше.

Они ехали мимо длинной очереди состоящей целиком из старух, очень такой типичной ситторийской очереди, когда все стоят строго по линеечке и даже не пытаются пробиться вперед. Не сказать, чтобы арайнская очередь отличалась бы какой-то вопиющей неорганизованностью, но терпение у стоящих в ней истощилось бы гораздо быстрее. И уж точно нашлись бы те, кому нужнее остальных.

— Талоны на приобретение мыла и стирального порошка выдают, — пояснил всезнающий капрал. — На следующий месяц. Ишь ты, чистюли какие!

Кай мысленно сосчитал до 50-ти, чтобы удержаться и не вмазать пацану по уху, а затем вытащить его на тротуар и отходить ногами. Чтобы отбить желание заводить провокационные разговоры раз и навсегда. Насколько он знал, в «Отрядах Правильных» приветствовались такие штуки, как выявление нелояльных граждан методом «точечной провокации». Должно быть, Коико решил, что умник типа капитана Маэды, у которого университетская степень на лбу написана, запросто мог повестись на подобные рассуждения. Гуманист же ж.

— В Хито не такой уж хороший климат, чтобы менять на него свежесть Танаки. Здоровье вашей матушки может не позволить.

— Ничего с ней не станется, — уверенно хмыкнул шофер. — Моя мать — крепкая тетка. Хватит ей в земле ковыряться.

И снова покосился на Кая, ожидая реакции. Но тот уже видел личное дело Коико, его мать держала продуктовый магазинчик, и если и ковырялась в земле, то высаживая цветы возле дома.

— Рад за вас, — улыбнулся вежливо Маэда. — Как говорится: мы остаемся детьми до тех пор пока живы наши родители.

И видимо, народная мудрость заставила патриотически настроенного капрала отступить. Он замолчал и до самого возвращения во дворец не проронил ни одного лишнего словечка.