Последнее дело Трента

Мысли его путались, и он напрямик спросил о том, что с миссис Мандерсон… Миссис Мандерсон, обстоятельно доложил Баннер, уладив дела мужа, какое-то время жила в Италии и только недавно вернулась в Лондон, где приобрела маленький домик; говорят, ее редко видят в обществе.

Вскоре Трент, сославшись на занятость, дружелюбно попрощался с Баннером. Еще через полчаса он лихорадочно демонтировал студию. К полуночи он порвал слабые корни, связывавшие его с Парижем, и бросил прощальный взгляд на свинцовое море у крепости, что в скалах Довара.

В первую очередь он решил повидать мистера Копплса — были сведения, что тот в Лондоне. Однако Копплс оказался в отъезде. С Марлоу Трент встречаться не хотел, к миссис Мандерсон пойти не мог… Отель, новая студия, где в тщетных попытках заняться делом он вспомнил однажды, что миссис Мандерсон была поклонницей музыки, и стал вдруг завсегдатаем оперы… Это случилось, когда он уже отчаялся встретить ее. В толпе кто-то тронул его за руку. Трент обернулся — перед ним стояла она, более блистательная, чем в ту пору горя и страха. Она улыбалась, и Трент почувствовал ее волнение.

— Я не хочу опаздывать на «Тристана», — сказала она. — И вы не опаздывайте. Повидайте меня. — И назвала номер ложи.

Глава 13

ВЗРЫВ

Последующие два месяца Трент еще долго будет вспоминать с содроганием: в многочисленных встречах миссис Мандерсон сохраняла холодное дружелюбие, державшее его в атмосфере обычного делового знакомства. Кроме того, он встретил ее в опере с некой миссис Уоллес, игривой экономкой, которую знал с детства. Миссис Мандерсон, вернувшись из Италии, каким-то образом забрела в круги, к которым принадлежал он, и Трент терялся в догадках, сознательно ли сделан этот шаг, не означает ли какой-то потаенной заинтересованности миссис Мандерсон в их отношениях. Однако то возбуждение, с которым она остановила его в фойе, казалось, ушло навсегда.

Однажды ему выпал мучительный спектакль: он сидел в опере за ее спиной, и ничего вокруг не существовало, кроме обильных ее черных волос, овала щеки, линии плеча, кисти спокойной руки на барьере. Когда завершился спектакль, он был бледен, подавлен и простился с дамами с грубоватой поспешностью.

В следующий раз он увидел ее на даче, где оба были гостями, и, как ему казалось, держал себя в рамках разумного нейтралитета. Он уже не сомневался, что она прочла его рукопись и по-своему переживает его подозрения. Так что же заставляет ее общаться с ним с той же милой откровенностью, с какой относится к людям, не сделавшим ей ничего дурного? Ведь рана нанесена его рукой, и она знает об этом.

Несколько раз он чувствовал желание поговорить, но что-то заставляло ее уходить от разговора с присущим обаятельной женщине искусством. И он сделал два вывода: надо уехать из Лондона, и он уедет. Он избавится от этой мучительной неопределенности — в чем прав в деле Мандерсона, в чем просчитался, чем все-таки раздражена миссис Мандерсон.

В Лондон вернулся Копплс, а Трент его уже ни о чем не спрашивал. Ему все помнились слова старика: «Пока ее судьба связана с Мандерсоном, никакая сила не заставит ее предать его. Она женщина с достоинством, Трент».

Второй его вывод: ему не хотелось бы остаться с ней наедине. Однако когда несколько дней спустя она прислала записку с просьбой о встрече, он и не попытался увильнуть…

— Я пригласила вас потому, — сказала она за чаем, — что дальше так продолжаться не может. Когда вы уехали тогда, я твердила себе, что вовсе неважно, что вы думаете обо мне в связи с этим делом. Сейчас я считаю иначе. Все дело в причине, по которой вы не дали хода рукописи. Я спрашивала себя: что это значит для меня? Ничего! Но я должна об этом говорить, потому что то, о чем вы думали, было не правдой. — Она подняла глаза и спокойно встретила его взгляд.

— Как только я узнал все, я перестал так думать.

— Благодарю вас, — сказала миссис Мандерсон и внезапно покраснела. Затем, играя перчаткой, добавила:

— Но я хочу, чтобы вы узнали, что было правдой… Я не предполагала, что когда-нибудь вновь увижу вас, — продолжала она тише, — но я чувствовала, что если это произойдет, я должна буду поговорить с вами. Я думала, что разговор не будет трудным, но все изменилось. Разговор осложнили вы.

— Каким образом? — спросил Трент.

— Не знаю, — сказала она. — Впрочем, нет, знаю. Вы относились ко мне так, будто никогда ни в чем меня не подозревали. А я боялась встречи с вами: мне казалось, вы глянете на меня тем же ужасным жестким взглядом, какой был у вас, когда вы задали мне свой последний вопрос, — помните? Вместо этого вы были… — она помедлила, — вы были просто милы, знаете ли. После первой встречи в опере я шла домой с таким чувством, что вы не узнали меня, вспомнили мое лицо, но не узнали, кто это. Я не могла вспомнить, назвали вы меня по имени или нет. В следующий раз — да, у Ирстонов вы произнесли мое имя. Все остальные дни я хотела объяснить вам ваши заблуждения, но не решалась и, видимо, не смогла бы решиться, будь на мне хоть какая-то вина перед мужем.