Последнее дело Трента

Разговор, я бы сказал, совершенно обычный. Если Мандерсону было нужно, чтобы человек стал только орудием в его руках, он говорил об этом прямо. Так он пользовался моими услугами десятки раз, и в этот вечер я подтвердил свою готовность отправиться в путь в любую минуту. «И даже сию секунду?» Я согласился и на это. Он одобрительно кивнул. Дальнейшие его слова я помню буквально: «Хорошо, слушайте. В Англии сейчас находится человек, который в одном деле со мной. Он должен завтра уехать в Париж дневным пароходом, идущим из Саутгемптона на Гавр. Его имя — Джордж Харрис… во всяком случае, под таким именем он фигурирует. Вы запомнили имя?» «У меня хорошая память, сказал я. — Когда неделю назад я ездил в Лондон, вы велели мне забронировать каюту на имя этого человека именно на завтрашний рейс». «Я возвращаю вам этот билет, вот он», — Мандерсон опустил руку в карман.

Затем мистер Мандерсон, без конца стряхивая сигару, коснулся смысла задания: Джордж Харрис не должен уплыть завтра из Англии; он потребуется здесь, но кто-то из очень доверенных людей обязан выполнить миссию Харриса, то есть сесть на тот же пароход и отвезти кое-какие документы в Париж. А иначе все планы разлетятся в прах. Поеду ли я, спросил Мандерсон. Я снова ответил согласием. Он покусал сигару и сказал: «Хорошо, только учтите, это не распоряжение, такого распоряжения я бы не смог отдать в служебном порядке. Я бы назвал это личной просьбой в интересах общего дела. Никто не должен узнать вас и тем более не иметь представления, от имени кого вы действуете. Иначе вся игра проиграна». Мандерсон выбросил огрызок сигары и вопросительно на меня посмотрел.

Все это мне не очень нравилось, но я чувствовал, как велики надежды Мандерсона на эту поездку. Я даже признался ему, что владею премудростями грима, и он одобрительно кивнул. Он сказал: «Это хорошо. Я так и думал, что вы меня поддержите. Подходящего поезда сейчас нет. Возьмите машину, но вам придется ехать всю ночь, и в Саутгемптоне, не случись неожиданностей, вы окажетесь не раньше шести утра. Но как бы там ни было, направляйтесь прямо в отель „Бедфорд“ и спросите Джорджа Харриса. Если он там, скажите, что поедете в Париж вместо него, и попросите немедленно позвонить мне. Это очень важно. Если его там нет, значит, он получил телеграмму с распоряжением, которую я отправил ему сегодня. В этом случае о нем больше не беспокойтесь, просто ждите парохода. Автомобиль оставьте в гараже отеля. Не забудьте изменить свою внешность, на пароходе плывите под именем Джорджа Харриса. Когда вы прибудете в Париж, остановитесь в отеле „Санкт-Петербург“. Там вы получите записку, адресованную Джорджу Харрису, в ней будет написано, где взять портфель. Портфель, учтите, должен быть на замке, и, прошу вас, берегите его. Вам все ясно?»

Мне все было ясно, кроме одного: возвращаться ли немедленно после того, как я получу портфель. «По вашему усмотрению, — сказал он. — Но что бы ни произошло, не связывайтесь со мной ни на каком этапе пути, ни строчки ни по какому поводу… Если все понятно — поезжайте, и чем скорее, тем лучше. Я немного провожу вас в автомобиле…»

Вот, насколько я помню, все, что сказал мне Мандерсон в тот вечер. Я направился в свою комнату, переоделся и быстро спустился в библиотеку. Что волновало меня? Не столько сам характер поручения, сколько его внезапность. Мне кажется, я говорил вам, — он повернулся к Тренту, — что Мандерсон, как всякий американец, тяготел то к длинному действию романа, то к мелодраме, то к короткой, как мелкое или гениальное жульничество, мистификации. В этом случае Мандерсон представал во всей своей красе… В библиотеке он протянул мне толстый кожаный бумажник — размером восемь на шесть дюймов, скрепленный скобой с замочком. Я еле всунул его в боковой карман. Потом уже, подгоняя машину из гаража к подъезду, я вдруг вспомнил, что в кармане всего несколько шиллингов.

В последнее время я довольно щедро расходовал деньги — друзья, погоня за респектабельными сынками, которые лихо развлекаются на родительские деньги… Все это завело меня в такие расходы, что я впал в долги. Однажды мне ничего не оставалось делать, как обратиться к Мандерсону. Он выслушал мои признания с мрачнейшей улыбкой, а затем выложил необходимую сумму в счет жалованья, и я не помню, совершал ли он хоть одно свое дело с таким удовольствием и дружелюбием.

Следовательно, в этот вечер Мандерсон знал, что я без денег. Знал об этом и Баннер, у которого я занимал на мелкие расходы.