Последняя черта

— Куда я от тебя денусь? — Алиса усмехнулась, забираясь пальцами в пушистые волосы. — Конечно останусь. Всё будет хорошо.

У неё был вечно-спокойный-Ворон, а у Таши — всегда-сильная-Алиса. Которая всегда задвинет её за спину, если вдруг что, нахмурится и пошлёт в грубой форме. Которая упорно старается спрятать от тоски, забрать, заставить забыть о таком чувстве в принципе. С момента знакомства и по сей день Алиса редко давала перед подругой слабину, почти никогда. А сейчас была благодарна Доктору за то, что взял на себя часть ответственности, потому что вряд ли Алиса вывезла бы всю.

— Тебя правда не тронули? — решилась спросить она, внутренне затаив дыхание.

— Правда. Били, конечно, но не трогали.

— А...?

— Хотели. Пришёл какой-то мужик, наорал. Запретил. Я... Алис, я не хочу... Что бы кто-то, кроме него... — Таша запнулась о мысль, сжалась, зажмурилась. — Никогда не хочу.

— Никто и не будет, — Заверила её Алиса. — Не посмеют.

Сердце даже не обливалось кровью, а совершало самоубийство. Одно за другим. Каждое слово выжигалось в памяти, вбивалось раскалёнными гвоздями. Нет, Таша не забыла, не пережила, не отпустила. И вряд ли действительно когда-то сделает это. Ни черта время не лечит, оно лишь создаёт иллюзию и жалит потом в самый не подходящий момент.

Так и сидели, в тишине. Долетали звуки из других комнат — Изабель заливисто хохотала, остальных было еле-еле слышно. Лёха тоже куда-то свалил, Марципан с Меланхолией обосновались на кухне. Алиса гладила Ташку по голове и понимала, что никак не может ей помочь. Совершенно. Никаких слов, никаких жестов, ничем нельзя было принести облегчения. Даже пытаться не смела — просто была рядом, прогоняла страшные картинки, которые воображение рисовало после просмотра того видео. Но лучше всего, пожалуй, понимала именно её боль. У самой кровь в жилах стыла от одной только мысли, что Ворона не будет, хотя он был и никуда деваться не собирался.

***

Мир слетел с катушек. Люди почувствовали запах свободы, повисший в воздухе, ощутили забытую и забитую государственными сапогами собственную гордость, и теперь пробовали это блюдо — рождение революции — на вкус.

С какой-нибудь лавочки постоянно доносилось приглушённое: «Единое государство — это мы...»; машины сигналили, проезжая мимо злополучного здания суда — того самого, где рассматривали дело Алисы; полицейских встречали настороженными взглядами, женщины на площадках прижимали к себе детей, а взрослые мужчины заступались за пойманных малолетних преступников. Даже бабушки у подъездов — совсем старые, морщинистые, и те говорили: «Наркоманы, преступники... а как же ж ещё им быть? Я бы, и сама украла хлеб, если бы ноги держали...»

В интернете вспыхивали бурные обсуждения каждого нового случая государственного беспредела. Люди жаловались на задержки зарплат, на непосильные обязательные взятки, на невозможность выбраться из-за черты бедности. Люди просили о помощи людей, и вспоминали, наконец, что они не одни. Люди сбивались в стаи, стаи — в компании, а компании находили лазейки, выходы из сложившихся ситуаций. Единое Государство ожило.

Все знали, что начал это харизматичный парень у здания суда, но не знали, куда тот теперь делся, а потому всё ещё боялись действовать активнее.

В эпицентре вот этого волнения Ворон себя и обнаружил. Шёл по улицам, привычно следил за обстановкой, подмечал изменения в лицах, манерах людей, в темах их разговоров, будто оставаясь в единственном тихом островке зарождающегося урагана. Мог бы подойти, ответить на вопросы, рассказать о планах, но чувствовал — это не его роль. Это должен был быть Актёр...

Актёр должен был быть.

— Я к Шишкину, — пояснил Ворон двум крепким молодцам с прошлым в силовых структурах, и те его пропустили.

В дорогом ресторане с приглушённым золотым светом не было обычных посетителей. В это неспокойное время ни у кого не осталось лишних денег. Расслоение стало катастрофическим — кто-то не мог позволить себе даже общественный транспорт, а кто-то менял машину каждый день.

— Вот ты и вылетел на свет.

Шишкин с нескрываемым интересом разглядывал севшего напротив Ворона маленькими глазками из глубины своего жирного лица, и улыбался, предвкушая непонятно что. Вокруг него расположилось ещё трое странных типов за столиками, но с первого взгляда Ворону стало очевидно — телохранители.

— Хочешь сказать, что ты замутил вот это всё?

Голос Шишкина, в отличие от его внешности, был мягкий, с хрипотцой и мелодичными интонациями. Только во взгляде было что-то такое, от чего Ворон хотел вздрогнуть. Готовность идти по чужим трупам, что ли... ещё страшнее, чем во взглядах военных.

— Вроде того, — подтвердил он коротко, и его голос звучал куда беднее на фоне голоса Шишкина.

— Кого-то покрываешь? — фыркнул Шишкин, откидываясь на спинку и наливая водку в две больших рюмки. — Пей, — потребовал он, протягивая одну Ворону. — Ты бы один это не провернул.