Последняя игра в бисер

Дождался. От дядьки Ротгара влетело, конечно, но этим дело не кончилось. Через день снова приехал южанин, но один. И комендант, вечером вызывая Сопляка на разговор, шипел:

— Ты что там натворил, чтоб тебя мотало?

Южанин не выглядел рассерженным. Он увел Сопляка из казармы, к длинной поваленной сосне, куда ребята обычно ходили курить. Сейчас там никого не было — поздно, все, кто не на службе, уже по койкам…

Южанин вытащил дорогой портсигар, протянул.

— Возьми, солдат. Не век тебе Ротгаровой дрянью травиться…

— Спасибо, вашродие…

— Дядько Ротгар небось вас тоже за выпивкой гоняет?

— Никак нет, вашродие. Комендант Ротгар очень строгий и никогда не нарушает устав.

— Ладно лапшу на уши вешать, — отмахнулся южанин. — Я ж сам под ним служил когда-то, вон Ревгвенн брали… Хороший он мужик, так-то…

Сопляк молчал. Не его дело — начальство судить. Тут уж судьи всегда найдутся.

— Тебя как звать? По-настоящему?

— Шон, вашродие. Из Байлеглас.

И опять вырвалось это «г» впридышку, как он ни пытался от него избавиться.

— Из Зеленграда, — мягко поправил южанин.

— Извиняюсь. Из Зеленграда. Конечно.

— Из самых холмов, получается…

Сопляк не стал возражать.

— А я и сам с гор, — сказал Реваз и поднял лицо к луне. — Только наши вершины вашим холмикам не чета, не в обиду будь сказано. Если наших гор не видел — ничего, считай, не видел… — он на минуту замолчал. — И не уезжал бы никогда, да видишь, куда по службе занесло… Сидим вот теперь в этом вереске, эльфов сторожим…

Ну вот и дошло, подумал Сопляк, сжимая на коленях мокрые руки. До эльфов.

— Говорят, ты тут с пленными в игры играть вздумал.

— Это была ошибка. Это больше не повторится, вашродие.

— Эльфы попутали? — усмехнулся тот. — Что за игра?

Терять уже было нечего, так что Сопляк попытался объяснить:

— Это… это бисер, вашродие. Просто… узоры складывать. Детская игра-то, вроде чики. Только чика хуже, потому что на деньги. А это — так, время убить.

То ли от отчаяния осмелел, то ли бес потянул за язык:

— Вы же их все равно потом… на кудыкину гору.

Южанин загасил сигарету и повернулся; на лице его, высветленном луной, глаза были как черные провалы.

— Умный парень.

Сопляк промолчал.

— И добрый. Жалеешь их, да? Думаешь, эльфы — тоже люди…

Сопляк снова ничего не сказал. Кто ж виноват, что он так и думает. А язык завел его уже достаточно далеко.

— В этом и дело, — сказал Реваз, помолчав. — Для тебя они вот… тоже люди. А ты для них — не человек. То есть, — он засмеялся, — как раз человек. Чужой. Ладно бы, если враг…

А мы им — хуже, чем враги. Мы им звери. Возникли, понимаешь… завелись, как черви. Они ж о нас и ноги вытереть постесняются… А ты — люди…

Сопляк отвел глаза; увидел вдали силуэт дядьки Ротгара; тот зачем-то вышел из казармы, задрал голову к небу — погоду, что ли, высматривает…

— С одной стороны, оно вроде не удивляет, — раздумчиво проговорил южанин. — Ты же наполовину эйре, а они не только в игрушки с эльфами играть станут… там такие игрушки, что ног не унесешь. Слышал про их отряды?

Сопляк аж выпрямился.

— Вы меня с ними не равняйте, — сказал он тихо. — Если провинился, отвечу, а в эти вы меня не записывайте.

— Ладно, — резко сказал южанин. — Не кипятись. Было б на тебя хоть какое подозрение — думаешь, тебя бы сюда послали? А с другой стороны… ты ведь слегка их язык понимаешь?

Тут врать было нельзя. Он кивнул:

— С пятого на десятое, вашродие.

— Ну-ну, — тот свел густые черные брови. — Ты вот что, продолжай с ними играть. И смотри, что они там за узоры складывают. И слушай, о чем говорят. Потому как прав дядько Ротгар. Слишком они… спокойные. Да и вообще — чем больше о них узнаем, тем раньше победим. Понял, солдат?

Сопляк хотел сказать: ведь эльфов, вроде, уже победили. Но ответил только:

— Так точно…

Недели две после этого прошли мирно. Сопляк дожидался, пока окажется во внутренней страже, и подсаживался играть к эльфам. И чувствовал, что дело не в приказе сверху: он бы так и так не удержался. Остроухие молча освобождали место, двигали к нему мерцающую горку бисера.

Говорят, все эльфы для человека на одно лицо, но Сопляк их уже различал. Старшего он давно запомнил, еще когда тот с ним заговорил. Тощенького, что всегда садился у двери, звали Лиадан из дома Утесника, следующего — по Сопляковым подсчетам — который будут вывозить. Кажется, он был ранен или болен. Однажды Сопляк попытался тайком его подкормить, но эльф отказался, так вежливо, что стало ясно: силком впихивай — не возьмет. Но сил у него не оставалось. Лиадан все перебирал и перебирал бисерины, искал в них какой-то образ, пальцы дрожали от расстройства. И Сопляк будто увидел, что он ищет. Он ведь сам такое искал, только уж никак не в бисере, скорее — в штанах после отбоя. Лина, мельникова дочка, — как она шла к колодцу за водой, как покачивалось, колыхалось неспешно ее тело, и Сопляк поклялся себе: вернусь и возьму ее в жены. Только было ему тогда четырнадцать, и ее давно уж кому-нибудь отдали, да и не возвратится он в Байле… в Зеленград, чего уж там.