Последняя из древних

– Глаз-орел, – снова произнес Струк.

На этот раз в его голосе не было ни возбуждения, ни удивления. Он стоял позади хижины, за пределами естественных границ лагеря. Но не столько его голос, сколько ворона подсказала Дочери, что он нашел мертвое тело. На мгновение ее мысли обратились внутрь. Как же она не почуяла запаха тела на земле и того плоского, влажного воздуха, который всегда собирается над мертвыми? Подходя к Струку, она натолкнулась на небольшой бугор. Он сужался кверху и был покрыт свежей зеленью, гораздо более густой, чем росла вокруг. Навес пропускал немного света, но этого недостаточно для буйного роста травы. Значит, растения подпитывались снизу.

Струк выглядел расстроенным. Он нашел тело с помощью глаз, а не носа. Он отступил, приложив ладонь ко рту, не в силах ни понять увиденное, ни отвести взгляд. Первой мыслью девушки было то, что раньше она никогда не упустила бы такую очевидную вещь. Тело не было спрятано, оно лежало на виду. Его грызли и клевали падальщики, оно уже давно начало свой путь к другой стороне земли. Но оно не было похоронено или как-нибудь убрано с глаз. Либо оно умерло в одиночестве, либо его оставили на месте, потому что у остальных не было сил тащить его дальше. А может быть, они просто не хотели.

Дочь не сразу поняла, кому принадлежит тело, потому что первым делом увидела на ногах чехлы. Большая Мать рассказывала теневые истории о семьях, которые не ходили на место встречи, но Дочь никогда не видела никого из них. Может быть, это они приделывают к ногам такие странные штуки, каких нет у других зверей – ни у зубров, ни у медведей, ни у диких котов. Покрытия на ногах были сделаны из тонко обработанной шкуры, более легкой, чем зубриная, возможно, оленьей. Через края чехлов были протянуты тонкие сухожилия, плотно обернутые вокруг щиколотки и лодыжки. На подошвах была твердая смола, похожая на древесный сок, возможно, чтобы придавать ногам сил во время ходьбы. Они казались неудобными – слишком жаркие и плотные. Дочь предпочитала, чтобы ее тело было открыто ветру. Может быть, это тело умерло от перегрева или от того, что кожа не могла дышать?

Дочь перевернула остатки тела. Потребовалось мгновение, чтобы увидеть то, что она увидела. Насекомые мало что оставили. Полость для широкого носа и рыжий клок волос, который соскользнул с черепа, когда она его поворачивала. Жуки и мухи пожрали большую часть плоти, но вокруг челюсти осталось достаточно, чтобы увидеть пятна на уплощенной коже.

– Солнечный укус. – Она указала на пятна.

Судя по форме накидки из зубриной шкуры, это был кто-то из семьи. Медленно соображая, она заметила, что тело похоже на нее. Пару мгновений она не могла сообразить, где она. Может быть, она умерла и теперь лежит наполовину засыпанная землей и смотрит на себя? В этот миг все казалось возможным, но она опомнилась. Вот щель там, где два передних зуба не удержались прикрепленными к голове. Вот рога зубра на теле, а на Дочери рогов не было. Все было ясно. Дочь смотрела в лицо своей мертвой сестры.

Как будто получив удар в живот, Дочь упала на колени, и весь воздух вырвался из ее тела одним выдохом. Еще одна перемена – это уже слишком. Устоявшаяся жизнь девушки накренилась. Равновесие было потеряно. Теперь мало что удерживало ее ноги на земле, как дерево, которое становится беззащитным, когда от сильного порыва ветра падает соседнее. Ее чувства притупились. Она ничего не видела. Она утратила почву под ногами. Ее голова наполнилась шумом, и она зажала уши. Это были ее собственные крики, хотя она едва ли это сознавала.

Того, кто умирал от солнечного укуса, нужно было похоронить, чтобы спрятать от палящего солнца. Только так можно было потушить огонь, который сжег плоть. Тело, оставленное рядом с лагерем, означало, что сестра умерла последней или что другие оставили ее тело, потому что не могли иначе. Девушка упала на спину, закрыла глаза и долго лежала неподвижно. Если вся ее семья на другой стороне земли, она тоже хотела туда. Она чувствовала солнце на своем лице и просила его забрать ее.

Спустя долгое время она открыла глаза и увидела ноги. Они были пушистыми, и их было четыре. Они принадлежали Дикому Коту, который коснулся ее носа влажным кончиком своего и сморщил морду, спрашивая: «Можно мне сушеной рыбы?» Дочь была занята прощанием с землей, ей было не до голодного кота. Она снова закрыла глаза. Открыв их в следующий раз, она снова увидела ноги. Но не такие пушистые. Наоборот, на удивление безволосые, и их было две. Они принадлежали Струку. Его лицо было вытянутым и печальным. Он прижался щекой к ее щеке и по-кошачьи поцеловал в нос. Хотя они и не были кошками, Дикий Кот научил их, что иногда приятно поцеловаться носами. Таким образом Струк пытался подбодрить ее. К тому же это означало, что он голоден. Именно эти два голодных рта помешали ей остаться на другой стороне земли. К ним присоединился ребенок у нее внутри, пинаясь так, что в животе грохотало. У Дочери не было сил, чтобы оставить без внимания потребности всех мелких тел вокруг нее. Легче было встать.