Последняя из древних

Я опустила глаза, пытаясь слушать.

– У меня недавно был здесь журналист. Фред Лонг.

– «National Geographic»? – Тим поднял брови.

– Несмотря на запрет на прессу, – прошептала я себе под нос.

– Он подписал соглашение о неразглашении. – Кейтлин услышала мой комментарий. – Но он высказал несколько свежих мыслей. Прошу прощения, что у меня не было возможности обсудить это с тобой, Роуз. Но он чувствовал, что мы слишком вовлечены в раскопки, чтобы увидеть то, что у нас под носом. Два скелета, смотрящие друг другу в глаза, сразят публику наповал. Нам остается только сообщить, что один из них современный человек, а другой неандерталец. И никаких великих теорий. Он думает, что редактор захочет поместить фото на обложку. Оно абсолютно знаковое.

– А как же наука? – Мой авторитет, казалось, уплывает у меня сквозь пальцы.

– С таким вступлением мы можем рассказать историю, которая оставляет место для интерпретации, – сказала Кейтлин.

– При всемерной поддержке такого издания, как «National Geographic»?

Тим сиял. Ги позволил своим губам сложиться в улыбку.

– Картинка значит больше, чем слова. – Выступление Кейтлин, казалось, сгладило прежние разногласия. Я могу выдвигать какие угодно теории, но эти два скелета намекают на тесные отношения, которые каждый волен в воображении толковать по-своему.

Через несколько минут конференция закончилась. Я чувствовала себя опустошенной. «Спасибо», – пробормотала я Кейтлин, не имея сил сказать что-то еще.

Она действовала за моей спиной, и все, чего ей удалось добиться, это дать попечителям музея возможность представить мою работу так, как им нравится. Буря эмоций и призыв к воображению мало чем помогут научному пониманию. Скорее всего, наоборот. Но мне не хотелось протестовать. Мне хотелось одного: встать со скамейки и вернуться в стены своей безопасной пещеры, чтобы продолжить работу.

Несколько часов спустя я плюхнулась за походный стол с кружкой мятного чая. Кейтлин сидела на скамейке напротив меня, низко и неплотно завязанный узел волос свалился набок. Она долго смотрела на меня, а потом протянула мне галету из пачки, которую всегда носила с собой.

– Будешь сегодня ночевать в деревне?

– Просто снова устроюсь на койке, – ответила я. – Если начну пораньше, может быть, найду больше доказательств, что ремешок все-таки был. Я уверена, что она носила раковину на шее.

– Думаешь, это решит их вопросы?

Я не ответила.

– Я знаю наверняка только одно, – сказала она. – В один прекрасный день тебе придется покинуть раскопки и родить ребенка. Максимум неделя? Может быть, две. Тебе нужно будет сосредоточиться на уходе за ребенком.

– Хм. – Я откусила от галеты.

– Не сомневайся, Роуз, я буду постоянно на связи. С удовольствием составлю график звонков. Как известно нам обеим, я не специалист. Моя задача – обеспечить выполнение работ.

– От рождения ребенка мир не остановится, – сказала я. – А вот моя жизнь – да.

– Если нужно, я смогу приехать в Лондон. Лететь недолго.

– Может быть, я буду здесь, – сказала я.

– Где?

– В поселке. Останусь в квартире.

– О, Роуз.

– Дети рождаются и во Франции. Причем многие.

– Да, но, Роуз… младенцы… Нельзя недооценивать трудности, – сказала Кейтлин. – Младенцы требуют постоянной заботы.

– В отличие от?..

Кейтлин неловко поежилась, прежде чем заговорить.

– Ну, если честно, от гиббонов, сама знаешь.

– Гиббоны, – повторила я. – Ты же видела сумки для переноски младенцев, которыми пользуются все мамаши? – пошутила я. – Заведу себе такую. И смогу добывать пропитание вместе с новорожденным.

Кейтлин не улыбнулась.

Я давно судила о людях по их готовности смеяться над нелепостью жизни. Кейтлин редко это делала. Наслаждение ироничностью момента, казалось, было ей недоступно. Она пила слабый чай, ела только пресное печенье, а ее представление о цвете одежды не выходило за пределы разных оттенков бежевого. На мои наблюдения она реагировала так же, как и на шутки: слегка поджатые губы и долгий взгляд. Кейтлин позволяла молчанию висеть в воздухе, пока я не замечала, что болтаю только для того, чтобы заполнить пустоту.

– Подвешу малыша в сумке из красивой цветастой ткани, – продолжала я. – И мои большие лапы будут свободными, чтобы добывать еду из холодильника.

Ее выражение лица не изменилось.

– Еще у меня отстоящие большие пальцы, – я пошевелила пальцами. – Очень удобно для захвата печенья.

– В первые месяцы жизни мы совершенно беспомощны, – сказала она. – Человеческий младенец неразвит и нуждается очень во многом. Мать становится такой же уязвимой.

– Уязвимой, – мрачно повторила я. Саймон был прав – это звучало как смутная угроза. Волосы у меня на затылке встали дыбом.

– Кейтлин?

– Да.

– Я беременна, а не больна.

– Вот именно.

– Послушать тебя, так я животное.

Кейтлин растянула губы в сухой улыбке.

– Ты и есть животное.