Последняя из древних

Дочь отправила Струка искать зеленые стволы, которые могли бы послужить для починки хижины. До деревьев нужного размера было далеко идти. Она велела ему кричать каждые несколько минут, чтобы она знала, где он. Так она могла продолжать работать: ей не хотелось тратить время на то, чтобы идти с ним.

Довольно скоро Струк выскочил из зарослей: «Глаз-орел».

Он взволнованно болтал, упрашивая ее пойти за ним в заросли. Она только что установила несущую опору-хребет и не хотела бросать работу. Но он настаивал и тащил ее в глубь кустов, к поляне с большим валуном, а оттуда к дереву. Ей пришло в голову, что он, должно быть, болел дольше, чем она думала: сейчас он казался в десять раз сильнее, чем накануне. Он крепко сжал ее запястье и не отпускал.

Мальчик тянул ее за руку, пока перед ней не оказалось дерево. Оно было знакомым – большая сосна с отслаивающейся корой и характерным изгибом ствола, говорившим о превратностях погоды во времена, когда она была молодой и гибкой. Из вежливости она приветливо кивнула дереву, но не понимала, чего от нее хочет Струк. Он положил палец на отметину – две косые черты, вырезанные в коре. Струк провел по ним пальцами. Они были сделаны под таким углом, что указывали по направлению к земле, лежащей за лагерем. Он указал в том же направлении.

– Глаз-орел.

На этот раз Дочь опять не поняла, что он имеет в виду. Она проследила за его взглядом вниз по склону. Если долго идти в ту сторону, придешь на равнины. Она сморщила нос, вспомнив истории о равнинах, которые слышала от Большой Матери.

На равнинах сухо и пыльно. Там всегда хочется пить. Там нет ни брода, ни зубров, ни копыт, ни сладковатого запаха навоза. Семьи не живут там, потому что на равнинах нет деревьев для защиты. Как можно жить, если нет деревьев, чтобы спрятаться? Там небо кажется таким большим, будто оно вот-вот нагнется и проглотит тело. Солнце может свободно бить в голову или жечь кожу и вызывать на ней волдыри. Некоторые думали, что солнечный укус приходит именно оттуда – от палящего солнца равнин. На этой плоской земле невозможно охотиться, ведь там почти нет деревьев и естественных преград, помогающих загонять зверей. От одного взгляда в ту сторону Дочери захотелось напиться воды.

– Глаз-орел.

– Не, – проворчала она.

– Глаз-орел! – Он сунул палец в косую черту.

– Не.

Дочь не знала, откуда на дереве взялись косые линии – явно не от звериных когтей. Они выглядели так, будто кто-то проверял заостренность каменного зуба. Но зачем резать живую кору? Это вредило дереву, все равно что резать кожу. Вокруг раны пузырился вытекший древесный сок. Дочери это показалось бессмысленным насилием. Разве нельзя испробовать орудие на поваленном стволе? Конечно, семья то и дело повреждала живые тела, но только ради еды или топлива. А это не было ни то ни другое.

Дочь попыталась пальцами втереть сок в рану и остановить кровотечение. Струк схватил ее за руку, чтобы остановить. Она посмотрела на него и пронзительно зарычала. Его обновленная энергия обернулась чем-то неудобным и трудным, как будто под накидкой его укусило насекомое.

– Глаз-орел!

– Не.

Дальше этого их разговор так и не сдвинулся. Дочь вообще не понимала, что тут обсуждать. Все, во что она верила, было передано ей несколькими поколениями семьи, их опытом, вниманием и теневыми историями на стене пещеры. Все, во что она верила, было так же важно, как кровь, которая текла по ее венам. В их образе жизни была неизменность. Семьи редко соприкасались друг с другом. Новшествам неоткуда было браться и некуда распространяться. Иного образа жизни не существовало. Лишние слова не были нужны. Семья знала, как устроен мир. Но Струку вся эта основательность была нипочем. Он болтал без умолку, махал руками и наполнял воздух словами до предела.

Как бы убрать костный мозг из его живота, подумала Дочь, конечно же, не всерьез. Но было ясно, что с унылым и вялым Струком справляться легче. Она глубоко вздохнула и попыталась быть терпеливой. Жаль, что нет сестры или брата, которым можно было бы сплавить трудного ребенка.

В конце концов она закрыла уши руками. Этого было мало, чтобы отделаться от Струка: от его болтовни у нее болела голова. От одной мысли о том, как должны царапать глотку все эти ненужные слова, она почувствовала боль в горле. Она отвернулась от Струка и пошла назад к остаткам хижины. Тучи над головой продолжали темнеть. Дочь чувствовала, как они давят и тяжело дышат ей в спину. До первых зимних бурь осталось совсем немного, самое большее два солнца. И самое главное сейчас – это укрытие, без которого они не выживут.

– Глаз-орел!

Мальчик пошел за ней и сопроводил свой выкрик целым потоком шумов, щелчков и трелей. Слишком много слов. Звуки отдавались позывами в животе, и без того тяжелом из-за ребенка внутри. Нахмурившись, она продолжала идти. «Каркун», – ворчала она.

Дочь шла к развалинам хижины не оглядываясь. Струк, конечно же, идет следом, так всегда поступают дети. И Дикий Кот. Они знают, откуда берется мясо, которое они едят. Именно так она понимала верность.