Последняя из Лунных Дев

Эндрю покрепче ухватил его за воротник.

– И куклу вывесили на дереве. И записку состряпали. Это тоже ваших рук дело?!

– Да нет же! Нет!

– Может, лучше пусть в полиции вам как следует освежат память? Не позвонить ли мне им, а? Рассказать, как вы сегодня с топором угрожали женщине? Потому как, мне кажется, им это было бы интересно.

Гилмэн побледнел, и его тело неожиданно обмякло.

– Нет, не надо полиции. Пожалуйста! Я не знаю ни про какую куклу. И никакого отношения не имею к этому пожару. Клянусь вам. Я просто хотел ее припугнуть, чтобы она оставила нас всех в покое. – Фред помотал головой, смаргивая вновь накатившие слезы. – Я хотел, чтобы она совсем отсюда убралась. Чтобы мертвые спокойно лежали в могиле.

– Как-то с трудом верится в то, что вы мне говорите, мистер Гилмэн. А вот в чем я уверен несомненно – это что вы любите погнобить слабых. И такие люди – обычно трусы, желающие казаться крутыми парнями. Вот почему вы любите терроризировать женщин. Но я кое-что хочу поведать вам о семье Лун вообще и о Лиззи в частности. Это не те женщины, которых легко запугать, и они так легко не сдаются. А еще вам следует знать, что если я хотя бы дух ваш учую возле «Фермы Лунных Дев», то бояться вам придется вовсе не полиции. Я сам с вами разберусь. Вы меня поняли?

Гилмэн уставился на Эндрю, безвольно раскрыв рот.

Эндрю тряхнул его еще раз напоследок:

– Скажите, что вы поняли.

Гилмэн сумел лишь испуганно покивать, однако и этого было достаточно. Во всяком случае, пока.

* * *

Лиззи сидела на ступенях перед парадной дверью, медленно потягивая вино и глядя, как опускаются вечерние сумерки. Когда машина Эндрю вкатилась в их проезд, Лиззи в лишенном энтузиазма приветствии приподняла бокал.

– Ты вернулся, – произнесла она, когда он приблизился по дорожке к дому.

– Что ты здесь делаешь?

– Считаю светлячков, – тихо отозвалась Лиззи. – Когда я была маленькой, то очень любила светлячков. Они мне казались крохотными звездочками, танцующими среди крон деревьев. – Она подняла бокал и медленно отпила еще несколько глотков. – У нас в Нью-Йорке их нет. Вообще, в городе, я имею в виду. Как только я…

Осекшись, Лиззи погрузилась в молчание. Опустившись с ней рядом, Эндрю украдкой заглянул в ее бокал, любопытствуя, сколько она уже употребила.

– Ты как, в порядке? – спросил он.

– Просто… трудный день. – Помолчав еще мгновение, она протяжно вздохнула. – Утром от меня отказался риелтор. Потом я то ли бросила работу, то ли нет. Потом мне угрожал сумасшедший с топором. С хорошей стороны – банк готов дать мне деньги под залог бабушкиной фермы. – Нахмурясь, Лиззи опустила взгляд в бокал. – Прям напрашивается какая-нибудь песня в стиле кантри.

Эндрю едва обратил внимание на это саркастическое замечание.

– Ты ушла с работы?

– Возможно. – Помолчав немного, Лиззи пожала плечами: – Пока не знаю.

– Не понимаю. Как это можно не знать?

– Мы с Люком сегодня утром обсуждали, когда я вернусь. И наш разговор закончился не лучшим образом. – Лиззи вытянула шею, изображая, будто ее интересует темнеющее фиолетовое небо. – Давай поговорим о чем-нибудь другом, ладно? Как там Фред Гилмэн?

– Выглядит совсем развалиной, это уж точно. Но его трудно разгадать. Я спросил его насчет пожара и записки. Он, естественно, все бурно отрицал. Клялся, что вообще не имеет к этому отношения. А когда я назвал его лжецом, этот мерзавец буквально расплакался.

У Лиззи от удивления раскрылся рот.

– Он… погоди-ка… Ты сказал… расплакался?

– Плакал как дитя. Чес-слово, прямо слезы бежали по лицу.

Лиззи чуточку откинула голову назад, всматриваясь в Эндрю:

– Да ты, никак, его уже чуть ли не жалеешь?

– Пожалел бы, наверное, не имей я в голове картинки, как он держит перед тобой топор. Но в какой-то момент мне показалось, что он говорит правду. Он говорил, что со смертью Альтеи почувствовал облегчение – что ее смерть, дескать, означала, что все это наконец закончится. А еще он искренне ужаснулся, когда я обвинил его в поджоге. Может, конечно, он это сыграл – но как-то все же не похоже.

– Говоришь, ты ему веришь?

– Я говорю, что сам не знаю. Во-первых, перед нами два разных вопроса. Первое: причастен ли Гилмэн к пожару и к записке? А второе: способен ли он был поднять руку на собственных дочерей? И, сказать по правде, я не знаю ответа ни на один из них. Как я уже сказал, этого мужика трудно разгадать. То он весь кипятится и грудь выпячивает, говоря со мной, как большой человек – то вдруг в следующий миг превращается в сопливое и хлюпающее нечто. Единственное, что я уяснил точно: для этого типа твое присутствие здесь нежелательно. А еще он не хочет, чтобы к делу подключались копы. Когда я предложил вызвать полицию, он аж оцепенел от ужаса.

– Так и что теперь? Мы возвращаемся к началу?