Последняя из профессий

Полицейский(заикаясь от смущения). Отец мой... гм... Я сегодня здесь на дежурстве, и мне бы хотелось... Но я боюсь вам помешать.

Сорей(с обворожительной улыбкой). Ну-ну, говорите, в чем дело? Жано, нет, лучше Виктор... предложи бокал вина этому молодому человеку.

Виктор. Из большой бутылки?

Сорей(быстро). Да нет же, из другой.

Иона. Господин кюре, поторопитесь. Уже время... Сейчас начнется второе отделение.

Сорей. Да-да, конечно... Не торопи же меня так, Иона. Смотри, ты совсем смутил молодого человека. Ну, так в чем же дело, дитя мое?

Полицейский. Господин кюре, я согрешил и хотел бы исповедаться...

Сорей. Ну-ну, вероятно, все это не так уж серьезно...

Полицейский. Но я не смею... Все здесь приводит меня в смущение. Эти цветы, афиши... (Опускает глаза.) Эта слава!

Сорей. Нет-нет, мы равны, дитя мое... Вы пастырь, как и я. Но вы пасете тела, а я — души. Разве не так?

Полицейский(радостно). А ведь это верно. Пастырь телесный... Так вот, господин кюре, я согрешил. (Кричит.) Я грешен!

Скауты тайком пьют по очереди вино из бутылки и начинают насвистывать азбуку морзе.

Иона. Потише, дружочки, ничего же не слышно.

Сорей(полицейскому)

. Нет-нет. Устраивайтесь здесь, пожалуйста... (Показывает, как ему нужно встать на откидную дощечку кресла-исповедальни.)

Полицейский(с интересом смотрит на колотушку). Вот здорово придумано!

Сорей(польщенно). Это я придумал. Я беру это кресло с собой в свои турне. Это мне позволяет уделять время страждущим, облегчать их души.

Полицейский. Ах вы, значит, любите мастерить! Вот совпадение, и я тоже. Я сделал голубятню у себя дома.

Сорей(заинтересованно). Голубятню? Какая занятная мысль! Это что же, для кур? (Устраивается в кресле-исповедальне, осеняет себя крестным знамением и т. д.).

Полицейский. Нет-нет, отец мой, для голубей... Так вот, отец мой, я согрешил гордыней.

Сорей

(с достоинством). Так-так... я слушаю.

Полицейский. Я ослушался своего начальства: ходил тайком на курсы заниматься дикцией.

Сорей(ошеломленно). Какой ужас!.. Ну-ну, продолжайте...

Полицейский. Я едва осмеливаюсь признаться.

Иона и все остальные жадно слушают.

Сорей. Говорите, дитя мое. Доверьтесь. Ничто из того, что вы здесь скажете, не выйдет за пределы этих стен.

Радиорепортер, который потихоньку снова настроил свою аппаратуру, включает микрофон и незаметно подносит микрофон полицейскому.

Полицейский. Отец мой, день и ночь я думаю об одном: как стать актером.

Воцаряется тяжелое молчание.

Сорей(опустив голову на руки, задумывается). Сын мой, дело, которому вы служите, благородно, потому что посвятить свою жизнь поддержанию порядка, который угоден господу богу нашему, благородно. Кроме того, ваше занятие достойно, и форма, которую вы носите, является гарантией жизни дисциплинированной и безупречной. Задача, которую вы на себя взяли, требует скромности, поскольку вы выполняете свой долг в безвестности, не имея иных наград, кроме уважения со стороны вашего начальника, иногда бокала вина и чувства удовлетворения от того, что вы помогаете торжествовать на земле справедливости. (Встает с кресла.) И вы хотите отказаться от этой жизни, скромной, разумеется, но исполненной высшей добродетели, жизни, благоухающей, как фиалка, и предпочесть ей занятие самое что ни на есть низкопробное — выставить себя на подмостках перед публикой. (Проходя мимо зеркала, смотрится в него, проводя при этом рукой по волосам.) И все это ради удовлетворения суетного тщеславия, как суетно и тщетно все то, чем живут эти актеришки?.. Нет-нет, сын мой! Это безумие, и я говорю вам — нет! Продолжайте носить эту одежду, такую скромную, но которая приносит такую пользу и которая, кстати, вам так идет, и держать в руках эту белую дубинку, которая, как римский факел, призвана освещать путь заблудшим...

Полицейский с видом раскаяния берет в руки свою дубинку.

...телесным оболочкам. Она, как освященная свеча, которую вам вложили в руку в день вашего первого причастия. Она, мой дорогой сын, ваш маршальский жезл!..