— Мне никто не нужен, — рассмеялась она, и в смехе этом ему почудилось что-то безумное.
— Зачем ты убила его?
— Потому что он был никчемным. Только зря землю топтал.
— Не тебе это решать.
— А почему нет? Ты не знаешь, что это такое. Вся эта власть. Держать в руках чью-то жизнь и видеть, как медленно она уходит из глаз. Непередаваемые ощущения.
— Ты не в себе.
— Скажи мне, — проговорила девушка и скользнула к нему, — Разве ты не ощущал этого, когда убивал. А ты ведь убивал, я знаю.
— Нет, не ощущал. Я спасал свою жизнь, своих друзей.
— И как, спас? — спросила девушка и снова рассмеялась, как безумная, — Они ведь погибли из-за тебя Захари. Это ты не смог добраться до помощи, это ты был настолько слаб.
— Замолчи, — разозлился он. Его буквально колотило. Внезапно, как вспышка он увидел себя, как хватает ее за тонкую шейку и медленно, с наслаждением ломает ее. И жизнь уходит, просачивается сквозь пальцы, чтобы потом увидеть стеклянные, пустые глаза мертвеца.
Громкий окрик выдернул его из наваждения. Пелена спала с глаз, и он вдруг увидел, что сжимает ее горло и девушка хрипит, а на него смотрят полные страха и отчаяния глаза.
Он отпустил руки и уселся на землю, чтобы спрятать лицо в ладонях. Как он мог? Что это за наваждение такое? Он ругал себя, не мог поверить, что способен на такие чудовищные вещи. А потом, он вспомнил их с Аурой последний разговор.
Она говорила о тьме. Он слышал ее голос даже сейчас.
— Тьма, проверяет нас, она пытается проникнуть внутрь, угнездиться там. И если ее впустить, то уже не сможешь стать прежним. За последние два года я так часто встречалась с ней, во многих людях, что мы почти сроднились.
— Откуда она взялась?
— Я думаю, ответ можно найти в Адеоне.
— Ты имеешь ввиду те врата, что защищают анвары?
— Я думаю, когда отец Рейвена открыл врата, тьма уже была здесь, но именно это позволило ей стать сильнее.
— Ты боишься?
— Да. Еще два года назад я встречала ее лишь в нескольких людях, сейчас, я чувствую ее даже здесь. Боюсь даже предположить, что будет, когда она доберется до власти.
— Ты говорила своему анвару?
— Он и так знает.
— И ничего не делает, — хмыкнул Зак.
— И почему ты вечно к нему придираешься? — немного обиделась она.
А он улыбнулся и сказал:
— Потому что он крадет тебя у нас. И мы ничего не можем сделать.
— Никто меня не крадет. Я здесь.
— Ага, пока он тебе позволяет.
— И на что это ты намекаешь?
— А я не намекаю. Прямо говорю. Смотри, Аура, он уже настолько прочно угнездился в твоей голове, что скоро ты станешь смотреть на мир его глазами, — ответил он и, для наглядности постучал пальцем по ее виску.
— Хочешь сказать, он меня в марионетку превращает?
— Я хочу сказать, что ты слишком часто ему уступаешь. Вспомни, когда в последний раз ты делала что-то безрассудное?
— Например, напивалась пиратского сидра в нашей любимой таверне?
— Ага, или танцевала дикие гномьи танцы на свадьбе Эльвиры.
— Я не могу. Невесте наследника не положено быть безрассудной. За мной наблюдают, анализируют, ждут момента, когда я оступлюсь, чтобы потом говорить на всех углах, что я его недостойна.
— Ты знаешь, какую чушь сейчас несешь? — улыбнулся Зак, — Это не тебе, а ему надо бояться, что ты сочтешь его недостойным. Как по мне, так ему такой бесценный дар достается. Если он не оценит этого, то я приду и отберу тебя.
— Он ценит.
— Ну да, а что же ты тогда плачешь по ночам?
— Откуда ты…
— Мила сказала. Возмущалась очень.
— Это не то, — вздохнула Аура, а он вдруг сообразил, почему она кажется ему такой разной. Сегодня светится так, что режет глаза, а на завтра ходит, словно потухшая свеча. Это анвар ее такой сделал. А что будет дальше?
— Так объясни.
— Это все связь. Я ненавижу, когда он закрывается от меня. А в последнее время это так часто происходит. И так подолгу.
— Знаешь, что я скажу тебе, подруга. У тебя должно быть свое личное пространство. Что-то только твое. Иначе ты потеряешься в нем и перестанешь быть самой собой.
— И когда это ты в лекари душ записался? — хмыкнула она и улыбнулась именно так, как он любил.
— А я просто завидую. Если б меня так кто-то любил.
— А как же прекрасная русалка Наяда? Неужели твои великие чувства к ней остыли?
— Ну, ты и язва, — плюнул он, — Мне тогда пятнадцать лет было. Вы всю жизнь, что ли этот случай припоминать будете?
— Нет, просто это было незабываемо. А какую ты серенаду ей пел, даже лягушки заслушались.
— Не смешно, — буркнул он.
— Как же там было… Ах, Наяда, прелесть глаз моих, ты очаровательна как луна, а твои синие волосы…
— Зеленые. У нее зеленые волосы.
— А еще говоришь, что пятнадцать было, — рассмеялась она, — Пойдем уже, влюбленный ты мой. Нам к экзаменам готовиться надо. Чувствую, Эльвира приготовит для нас что-то особенное.
— Главное, чтобы подальше от книг и приведений там всяких, а то мистер Легран мне до сих пор ночами снится.
— Так вроде вам с Риланом нравилось.
— Ага, но после того как нас с чашей поймали, и мы до конца каникул просидели в библиотеке, как-то не весело стало.
— А нечего было из себя героев изображать. И чужое имущество воровать.
— Эх, хорошие времена были, — вздохнул он.