– Господа, я знаю, история между нашими семьями кровава и полна леденящих душу событий. Мой отец погиб от руки Драммонда Муна, а мой брат устроил резню в вашей деревне.
Элейн внимательно посмотрела на собравшихся. Слова Оддина, возможно, вызвали в них неприятные воспоминания, но то, что он честно и открыто, с явным сожалением признавал случившееся, не увиливал и не искал более мягких выражений, было воспринято с уважением.
– Но… не устану повторять: зло только порождает зло. Стоит ли преумножать его своей ненавистью и нетерпимостью? Любовь, – на этих словах он едва ощутимо коснулся плеча Элейн, – вот что помогает строить. Любовь, которая становится только ярче в самые темные времена. Любовь, ценность которой особенно отчетливо ощущается, когда вокруг царит ненависть, жестокость, зло.
Он сделал паузу, во время которой внимательно оглядел всех присутствующих.
– Я приношу извинения вашей семье от моей за все, что было. Понимаю, это не искупит горя, которое вам пришлось пережить, и все же. Я никогда не желал зла ни Мунам, ни кападонцам. Если вы готовы принять это, думаю, мы все сможем стать счастливее.
Линия рта Конрада стала не такой жесткой. Встретившись взглядом с Элейн, он покачал головой и вздохнул, явно сдаваясь. Элейн сочла это маленькой победой. Судя по лицам остальных, они не могли, даже если хотели бы, воинственно проклинать карнаби, когда один из них только что произнес столь проникновенную речь.
Потребуется еще несколько семейных советов и встреч, дружественных визитов и приемов в Улье – том самом поместье Торэмов на границе с Кападонией, – чтобы Элейн осмелилась сообщить клану о предложении Оддина. Но они примут эту новость.
Элейн никогда не думала, что сможет отпустить то, что случилось в Думне. Ей казалось, она тоже умерла в тот день и больше не сможет ни радоваться чему-то, ни смеяться, ни любить.
Ей понадобились годы, чтобы принять произошедшее. И лишь одно любящее сердце, чтобы ее собственное ожило вновь.
Но все могло сложиться совсем иначе…