И когда они вновь встретились, Артем предложил моему деду: «Давай будущих внуков переженим, вот и породнимся!» Наверное, пошутил. Но когда он погиб через год, дед поклялся исполнить его завет. Ну вот… А после войны от большой семьи Артема Николаевича остался только его внук Сурен. Мои родители тоже вскоре умерли. Им очень сильно досталось во время послевоенной травли евреев: оба отсидели срок в лагерях. Так что и я осталась одна.
Отец мой был известным ювелиром, но не торговцем, а мастером, настоящим знатоком ювелирного дела и драгоценных камней. Он работал в какой-то закрытой мастерской чуть ли не в Кремле. Делал украшения для кремлевских жен. Мы жили в хорошей квартире, в самом центре Москвы. Наверное, из-за нее на нас и донесли. А когда его посадили, квартиру отобрали, и мы с мамой до самой ее смерти жили в полуподвальной комнатке соседнего дома. Тамошняя дворничиха пристроила ее своей помощницей. Я тогда училась в педагогическом. Потом вдруг у нас появился Сурен. Он тогда закончил Харьковское военное училище и приехал повидать нас с мамой. Сказал, что родных у него не осталось, только мы. Уехал служить, начал писать письма, потом приехал в Москву на Новый год, и мы впопыхах поженились. Когда Маришке исполнилось полгода, умерла мама, а потом на испытаниях погиб Сурен. Оставаться в Москве я не могла и попросилась по распределению куда-нибудь подальше. Вот меня и послали в Сибирь. Такая у меня теперь жизнь.
– Так ты по мужу Зусман?
– Нет, я фамилию не меняла. Это фамилия отца, а Сурена – Каминский.
Алексей слушал очень внимательно. Отец – ювелир! Надо же… Он в камушках ничего не понимал, обычно брал только деньги. Да и рос не в квартирах с видом на Кремль, а в халупе в российской глубинке, где до сих пор нет электричества, да и вообще ничего нет, кроме водки, мата и драк. Все там так жили. Наиболее способные шли в инженеры или в бандиты. Алексей выбрал второй путь, как отец. Зато преуспел на этом поприще, стал уважаемым человеком, то есть вором в законе. Тоже карьера…
Как-то, когда уже немного окреп и начал прохаживаться по избушке, нашел на столе оставленные Фаиной письма. От нечего делать принялся читать. Очень странные были эти письма, смешные какие-то. Так даже в кино не разговаривают. «Я люблю вас не потому, что оторван в части от женского общества, не от одиночества, не от тоски. Я люблю вас потому, что влюблен в вас. Влюблен, люблю, и еще вы мне очень нравитесь. Так будет всегда. Поверьте, ваша любовь придет. Вы просто еще совсем юная. Я жду вас в свою жизнь, жду как жену, друга, любимую женщину».
Алексей понял, что прочел письма Фаининого мужа, отца Маришки, и моментально взревновал, придя в бешенство от своих ощущений. К кому ревновать-то? К покойнику? И вообще – какое ему дело до этой еврейки? Но успокоиться не мог. Затаился, как зверь, в избе, и принялся ждать Фаину. Хотелось избить ее до полусмерти, замучить, выдавить из нее память о другом, наверное, очень любимом мужчине. А она вечером пришла усталая, промерзшая, но радостная: соседка отсыпала ей лука и капусты. Картошка в доме еще оставалась, и это означало возможность сварить суп. Почти пир! Увидев лицо Алексея, сначала сжалась испуганно, но потом, взглянув на разбросанные письма, грустно улыбнулась и тихо сказала:
– Память о Сурене. Бедный! Мы с ним почти и не жили… Так глупо погибнуть!
– Любила?
– Знаешь, после ареста родителей я жила волчонком. Все время боялась, что меня тоже заберут. Ни одной души рядом… Со мной никто не разговаривал, отовсюду гнали. Я очень голодала. Сурен просто спас меня. Я родила ему ребенка, которого он даже не видел. Больше дать ему я не могла ничего. Кроме благодарности и памяти о нем.
– А-а-а, ну ладно…
Помолчав, Алексей спросил:
– Слушай, а сами-то эти камни, из-за которых на отца донос написали, ты видела? Отец показывал?
– С детства. Всегда вертелась у него под ногами.
– Расскажи, что знаешь.
И снова она даже не поинтересовалась, зачем ему это нужно, а просто принялась рассказывать все, что знала о драгоценных камнях. С раннего детства изо всех сказок, которые рассказывал ей на ночь отец, она больше всего любила истории про драгоценности. В ее воображении вспыхивали рубиновые анкасы индийских раджей, изумрудные ожерелья царицы Савской, бриллиантовые диадемы принцесс – отец описывал их красочно и профессионально.
– В древности считалось, – рассказывал отец, – что рубины в воде выделяют тепло, и она закипает. Сами же камни всегда холодные.
А еще он говорил, что в рубине таится неугасимый огонь и его нельзя спрятать. Если рубин завернуть в ткань, он будет сиять даже сквозь нее. Рубины зарождаются и созревают под землей сто тысяч лет, и древние врачи лечили ими сердце, очищали испорченную кровь. Они охраняют от внезапных нападений, и поэтому рубины брали с собой в дорогу.
– Анкасы какие-то, ожерелья царицы, какой, говоришь?