Последняя реликвия

— Я не только из крестьянского сословия, — сказал он жестко, — но моя мать была дочерью эстонского крестьянина, то есть крепостного, из тех, что сотнями из года в год гнут спину на вашего отца и на вас самоё. Так что я потомок крепостного раба. А вы таких презираете.

— Почему вы стараетесь себя принизить? — спросила Агнес подавленно. — Слабо верится в ваши слова. Я стараюсь верить тому, что вижу, а не тому, что слышу.

— Я вовсе не стараюсь себя принизить, — сухо возразил Гавриил. — Вы изволили знать, кто я такой, и я исполняю ваше желание. Однако вы глубоко ошибаетесь, думая, что я стыжусь своего происхождения. Нисколько! Я горжусь тем, что в моих жилах течет кровь доблестного, но несчастного маленького народа. Разве может быть для меня позором то, что предки мои были насильственно обращены в рабство? Если человек без всякой вины попадает в тюрьму, разве это позорно?.. Вы сами еще вчера были богаты и свободны, как королевна, а сегодня вы несчастная беженка без талера в кармане и с очень призрачным будущим. Так разве вы себя за это презираете?

Агнес не нашлась, что ответить. Она вообще была поражена тем внутренним порывом, что увидела сейчас в своем спутнике.

Он между тем продолжал:

— Мои предки отважно сражались за свою свободу. Дух вольности и поныне не угас в их потомках. И если эст смотрит в землю и послушно исполняет повеления господина, это не значит, что он покорен навсегда. Свободомыслие всегда присутствует в нем. Дайте ему время!.. Мой дед возглавлял отряды крестьян, которые шестнадцать лет тому назад были грозой для немецких рыцарей. Вы хотите признаний, фрейлейн Агнес? Извольте!.. У вас есть причина еще сильнее ненавидеть меня, нежели презирать. Ведь это именно от руки моего деда пал в битве при Колувере отец вашего жениха, Иоганн фон Рисбитер. Крестьяне тогда не добились успеха. Они проиграли битву, многие с честью в ней полегли. Дед мой попал в плен и по приказу вашего дорогого отца был как мятежник предан мучительной смерти. Уж не знаю, какой был приказ вашего отца, но деду моему выламывали руки и ноги. Вам рассказывал кто-нибудь эту давнюю историю?..

Агнес широко раскрытыми глазами взглянула на Гавриила и произнесла, бледнея и запинаясь:

— Вы знали все это и однако же… однако же спасли мне жизнь!

— Я не сражаюсь с женщинами, — со снисходительной улыбкой, будто говорил с ребенком, ответил Гавриил. — Но знай ваш отец, с кем вы сейчас обретаетесь в лесу, он бы места себе не находил. И тысячу раз пожалел бы, что обрек на муки моего деда.

— Вы должны были бы жестоко ненавидеть меня!.. — воскликнула Агнес, скрестив руки на груди и отвернувшись.

— Нет, я не питаю к вам никакой злобы. Чему, кстати, сам удивлен. Я знаю, что в тех делах давнишних не может быть вашей вины. И сердце у вас доброе: вы майскому жуку не оторвали бы крылышки. Я охотно спас бы вас и из другой беды, во сто крат большей, но полагаю, — как вы и сами теперь понимаете, — что я могу быть вашим… спутником только пока это крайне необходимо.

Агнес была услышанным потрясена и подавлена. Она не знала, что и говорить в ответ.

Гавриил досказал:

— Но чтобы окончательно открылись ваши глаза и чтобы вы совсем уж убедились, насколько я заслуживаю вашей ненависти, выслушайте и еще кое-что: мой отец был русский, и всего несколько недель назад я сам состоял в русском войске, то есть был врагом вашего народа и орденского государства.

На лице у Агнес бледность сменилась краской.

— Значит, вы все-таки… — промолвила она, словно умирающая.

— Что?

— Тот, за кого вас принял юнкер Рисбитер…

— Русский шпион? — закончил Гавриил, слегка покраснев. — Нет, юная баронесса, я не шпион, ибо у меня нет намерений возвращаться сейчас к русским и рассказывать им о положении дел в здешнем краю. Не изменял я и своей Родине. Я честно сражался против немцев и шведов, и я так же, как любой эстонец, искренне желаю, чтобы владычество их в этой несчастной стране поскорее закончилось. Жизнь населения эстонской земли уже не может стать хуже, чем была под загребущей рукой немецких баронов. А под властью Москвы она могла бы улучшиться, ибо царь Иван Васильевич, прозванный Грозным, правда, очень крутого нрава, но народ его свободен[9], и перед суровостью царя трепещут прежде всего упрямые бояре, в то время как простой народ может жить в мире и благоденствии. Московские цари — большие ценители наук и искусств, поэтому они уже давно стремятся завладеть прибалтийскими землями и гаванями как воротами к западноевропейскому просвещению, и рано или поздно эти земли перейдут к ним. А тот, кто помогает русским в осуществлении этих намерений, сокращает бедствия нашей многострадальной Родины и приближает мирные, счастливые времена.

Гавриил произнес эти слова с большой убежденностью, почти торжественно, как пророчество, и во взгляде его блеснула искра подлинного вдохновения.

— Вы должны меня простить за некоторые мои слова! — сказала почему-то шепотом Агнес.