Последняя шутка Наполеона

Это была кнопочная "Нокиа". Но Наташа не огорчилась. Не раздосадовало её и то, что Рита, как выяснилось, забыла купить ей обувь. Двадцать минут они разгружали огромный универсальный багажник «Форда», таская в дом мешки с комбикормом, а также сумки с продуктами, средствами гигиены, напитками, сигаретами. Потом начали грузить фрукты. Чтоб все двенадцать корзин вместились, пришлось сложить заднее сиденье. Вымотались вконец. Сели покурить на крыльце. Наташа сказала, что тётя Маша к ней приставала с расспросами. Рита даже не стала интересоваться деталями. Она знала зеленоглазую сучку уже достаточно, чтобы вовсе не беспокоиться ни о чём. На ужин было спагетти с курицей.

– Ты когда приедешь назад? – спросила Наташа, быстро всё съев и расположившись спать на печи, чтобы окончательно войти в роль Марфушечки-душечки. Это ей удалось. На горе подушек, с торчащими из-под ватного одеяла кое-как вымытыми ногами она была колоритна. Рита, ещё сидевшая за столом, смотрела в окно, которое штурмовали ночные бабочки, и курила, пользуясь пепельницей Ивана Яковлевича.

– Не знаю. Я очень много потратила, сама видишь. Надо хоть что-нибудь заработать.

– А как теперь зарабатывают?

Этот вопрос так удивил Риту, что дым попал не туда, и она закашлялась.

– В смысле?

– Ну, ты ведь знаешь, что я отстала от жизни! Мне очень многое непонятно.

– Я ничего об этом не знаю. Ты, на мой взгляд, идёшь в ногу с веком ускоренного прогресса и гуманизма.

– О чём ты, Риточка, говоришь? Ведь мне уже сорок, а выгляжу я на тридцать! Значит, последние десять лет я не прожила.

– Я тебе завидую.

Погасив окурок, Рита ушла в комнату напротив и легла там. Поспать ей удалось сладко, хотя Наташа после полуночи пару раз выходила в сад, скрипя половицами. Она там гуляла вместе со Сфинксом.

Глава вторая

Вскочив до рассвета, Рита нагрела на электрической плитке ведро воды и ополоснулась в саду, а затем оделась, накрасилась, приготовила кофе, и, выпив только пару глотков, отправилась в путь. Туман над речной долиной ещё стелился. На деревенских ухабах "Форд" дребезжал и стонал, но, вырвавшись на асфальт, молча показал, на что он способен. Вести такую машину было одно удовольствие. Оказавшись на трассе, Рита заняла левый ряд и до кольцевой с него не сворачивала. На все мигания фарами за спиной отвечала резким прибавлением скорости до двухсот. К восьми тридцати утра она была в Выхино.

Её замысел сразу начал терпеть фиаско. Казалось бы: и час пик, и припарковалась удачно – около остановок перед прямой дорогой к метро, и орала громко, открыв багажник: "Яблоки! Сливы! Дёшево!", а народ всё проходил мимо. Некоторые даже шарахались. Подошли двое полицейских. Они спросили документацию на товар. Не дослушав Риту, которая начала объяснять, что товар – с её приусадебного участка, предупредили, что если за две минуты не уберётся, будет оформлена административно – как нарушитель общественного порядка, и уголовно – как нелегальный частный предприниматель. Пришлось багажник закрыть, расплакаться и уехать. Бензин заканчивался. Тащиться на АЗС очень не хотелось. До дома, к счастью, было недалеко – только свернуть за угол.

Комнату на улице Молдагуловой Рита снимала у двух сестёр, внешне очень схожих, но по характеру разных. Их звали Ирка и Женька. Ирке было двадцать четыре. Она училась в консерватории и работала стриптизёршей в дорогом клубе. Женьке было семнадцать. Она училась на медсестру и всех раздражала. Делала она это без злого умысла, а нередко даже и с добрым. Придя домой после неудачной попытки осуществить торговый проект, Рита обнаружила в своей комнате эту самую Женьку. Женька спала на её диване – одетая и в наушниках, распустив по подушке слюни. Обувь с носками, впрочем, она сняла, но не здесь. Наушники были подсоединены к плееру. Хоть за наволочку, выстиранную три дня назад, было чрезвычайно обидно, Рита довольно долго смотрела на беспардонную тварь без должного гнева. Та, как и Ирка, очень напоминала юную Анжелику Варум. Одно слово – ангел, разве что с чёрными волосами и запахом перегара. Ну и, конечно, слюни, текущие на подушку, ангельским признаком не являлись. Смотреть на них было тяжело. Подойдя к нахалке, Рита пребольно щёлкнула её по лбу.

– Ой! – воскликнула Женька и повернулась на другой бок. Пришлось её щекотать. Не выдержав этого, мерзопакостное подобие Анжелики Варум стремительно приняло сидячее положение, и, сжирая Риту глазищами глубины Марианской впадины, истерично осведомилось, что ей угодно.

– Освободи мой диван, – попросила Рита, сдёрнув с неё наушники, – я устала и хочу спать!

– Так ложись на мой! Какая тебе хрен разница, где лежать? Зачем меня мучать?

– Ты почему не в училище?

– Я болею!

– А ты не знала, что заболеешь, когда молдавский портвейн запивала пивом? Не знала?

– У меня грипп!

Пришлось дать ей по уху. Она слезла. Из Марианской впадины текли слёзы.

– Жрать хочешь? – спросила Рита, перевернув подушку.

– Очень хочу!