Последняя шутка Наполеона

– Любо, любо! – снова пришли в движение казаки, дёргая эфесы, чтоб шашки начали звякать. Икононосицы вдруг запели, подняв иконы на вытянутые руки – видимо, для того, чтобы предоставить Богу больший обзор. Смертники приправили пение очень громким спонтанным речитативом, в котором было не много цензурных слов. Одни лишь джигиты стояли молча, будто происходящее не касалось их абсолютно.

– И вы не просто так встречаетесь с этими двумя гадинами! – поставил жирную точку в своём докладе оратор, сложив газету и указав с помощью неё на Машу и Настю. Те поднялись. И не зря – внезапно оставив шашки свои в покое, казаки вынули из-за голенищ нагайки, имевшие на концах свинцовые шарики.

– Дамы и господа! – уверенным жестом заставил всех замолчать Дмитрий Львович, также поднявшись, – я настоятельно призываю вас к свойственному вам здравомыслию. Если вы устроите здесь расправу, вас не поймут. Более того – над вами будут смеяться. Эти две девушки отсидели полтора года за свой поступок! Что вы ещё хотите от них?

– Чтобы убирались к своим пиндосам! – проверещал болезненно тощий и бледный смертник, делая шаг вперёд, – неча нашу землю топтать!

Это послужило сигналом. Смертники устремились в праведный бой с одной стороны, казаки – с другой, а джигиты – с третьей. Икононосицы вновь запели, привстав на цыпочки и покачиваясь. Но тут случилось невероятное. Длинный стол, который с трудом могли сдвинуть с места двое мужчин, был в одно мгновение перевёрнут. Вскинутый на дыбы, он рухнул на нападавших – по крайней мере, на самую их готовую к смерти часть. Смертники едва успели отпрыгнуть. Все остальные застыли в остолбенении, потому что стол опрокинула одна Рита. Сделала она это, поднявшись с криком неописуемо ужасающим. Когда стол с не менее страшным звуком грохнулся на пол, она внезапно зашлась сатанинским хохотом. На её губах была пена.

– Ритка! – крикнула Таня, похолодев, – прошу тебя, успокойся, Риточка! Пусть нас лучше побьют!

Хохот оборвался – внезапно, резко, будто устройство, его воспроизводившее, взорвалось.

– Убью! – завизжала Рита, хватая стул, – всех перебью, твари!

Первым из комнаты вылетел депутат, еле увернувшись от стула. После него – оператор. За ними выскочили, толкая друг друга, смертники. Остальные могли уж не торопиться, поскольку Таня и Дмитрий Львович остановили Риту, почти повиснув на ней. Но и казаки, и икононосицы, и джигиты очень поторопились. Очень. Они чуть не передавили друг друга в дверном проёме, при этом выронив половину своих икон и нагаек. Буквально через секунду донеслось хлопанье закрывающихся дверей машин и шум их моторов. Он сразу стал удаляться. Отбросив стул, Рита вдруг качнулась, поднося руку к груди, и – грохнулась во весь рост. Глаза её закатились. У неё были судороги.

Глава шестая

Врач Скорой помощи, торопливо проверив сердце, сделал укол и вызвал психиатрическую. Психиатр сделал другой укол – внутривенный, и порекомендовал госпитализацию.

– Нет, не нужно, – сказала Рита, открыв глаза, – я просто чуть-чуть переволновалась. Всё хорошо. Больше нет ни боли, ни беспокойства.

Она полулежала в кресле, вытянув ноги. Над нею стояли все остальные участники литературного диспута, персонал кафе, посетители. Даже те из них, с кем она совсем не была знакома, очень тревожились за неё.

– Я тебя домой отвезу, – сказал Дмитрий Львович, – Женя, где вы живёте?

Женька назвала адрес.

– Дима, куда ей сейчас домой? – рассердилась Танечка, – я к себе её заберу на один-два дня! А ты вези Женьку.

– Девушка абсолютно права, – согласился врач, – больной следует пока побыть под присмотром.

Так и разъехались. Дмитрий Львович, Женька и Люба сели в одну машину, Танечка и Рита – в другую, Настя и Маша – в третью. За ними заехал друг. "Ватрушки" в лице двух менеджеров поблагодарили Риту и попросили её наведываться почаще. Её машина осталась возле кафе.

– Вези меня к Светке, – велела Рита, когда её близкая приятельница, которую она называла рыжей лисичкой, вставляла ключ в замок зажигания своего "Фольксвагена", – у меня к ней срочное дело.

– Кто это – Светка? – не сразу вспомнила Танечка, – а, подруга твоя! Она где живёт?

– В "Алых парусах", в Строгино.

Была уже полночь. "Фольксваген Гольф" Танечка купила три дня назад. Он был далеко не новый, но работящий. Она его обожала. И Рите также понравилось, как он тронулся, разогнался, затормозил перед светофором. Очень красивой была синяя подсветка приборов. Но её "Форд" ей нравился больше.

– Жалко мне девочек, – проронила Рита, глядя на фонари и витрины, мелькавшие вдоль дороги, – их здесь затравят.

Танечка закурила.

– Да ты себя пожалей! Я тебе орала: не надо! А ты что сделала, дура? Тебя теперь искалечат, я гарантирую.

– Эти клоуны? – улыбнулась Рита, – брось, Танька, брось.

– Риточка, кисулька! Вспомни, кто стоял справа. Или ты сильно ударилась головой?

– Уж лучше я вспомню стих про Орфея, – сказала Рита и начала вспоминать. Ей было это нетрудно, поскольку стихотворение, продекламированное Дмитрием Львовичем, она раньше читала не один раз. Как следует вспомнив, она его прочла вслух.