Последняя жертва

— Вот в чем дело, — присвистнул Мещеряков, несколько ошарашенный этим заявлением, — ну, а при чем здесь прокуратура? Ты что, хочешь ознакомиться с материалами дела? — Он отрицательно покачал головой. — Ничего не получится.

— Да не нужны мне материалы, — Вершинина досадливо поморщилась, — можешь ты мне хотя бы фотографии достать?

— Фотографии жертв?

Она кивнула.

— Ну это-то еще можно попробовать, — неуверенно произнес Мещеряков.

— Так попробуй, Миша, — она твердо посмотрела ему в глаза, — и чем скорее, тем лучше.

— Скорее, скорее, — недовольно пробурчал шеф, но потянулся к телефонному аппарату.

Пока он пытался дозвониться, Вершинина встала и с бокалом, на дне которого еще плескались остатки коньяка, подошла к окну. Солнце светило вовсю, как бы наверстывая упущенное время. Тополиный пух, подгоняемый порывами ветра, создавал иллюзию снегопада. Каким-то непостижимым образом пух проникал даже сквозь плотно закрытые окна и одинокими снежинками кружил по кабинету, носимый потоком свежего воздуха из кондиционера.

Она допила, наконец, коньяк, приятным теплом разлившийся по телу и, подойдя к столу, опустилась в кресло. Мещеряков закрыл трубку ладонью и поднял на нее глаза.

— Кто там из твоих сможет забрать фотографии?

— Коля Антонов.

Мещеряков снова прижал трубку к уху.

— Запиши, Семен, придет Антонов Николай. Ну хорошо, с меня причитается. До встречи.

Он опустил трубку и вздохнул с таким облегчением, словно с плеч его свалился чугунный слиток весом не меньше тонны.

— Завтра к часу дня все будет готово, — выдохнул он.

— А быстрее нельзя?

— Это тебе на фотостудия «Кодак», а прокуратура, черт побери, — выругался он. — Скажи спасибо, что не через неделю, а завтра. Пакет будет у дежурного на фамилию Антонова. Пусть возьмет с собой паспорт.

— Спасибо, — поблагодарила Вершинина и встала, — если у тебя все, я пойду, мне надо работать.

— Может, еще по одной? — предложил Мещеряков.

— Извини, Миша, в другой раз.

— Ну и правильно, — он кивнул головой и взялся за бутылку.

* * *

Как определить, что движет убийцей? Какие мысли, чувства кроются в его сознании и в подсознании? Что им движет? Чувство вины? Мести? Какие-то нереализованные желания? Может быть. Для этого надо иметь хотя бы какую-то информацию. А что у меня имеется на настоящий момент? Практически ничего. Хотя почему — ничего? Известно, что преступник был знаком с жертвами, во всяком случае с Маргаритой Трауберг, или проник в ее квартиру хитростью. Но это уж очень неправдоподобно. Наверняка, она бы не впустила к себе незнакомого человека. Кстати, можно ведь посмотреть, когда она открывала дверь последний раз.

Я сняла трубку внутреннего телефона.

— Слушаю, Валентина Андреевна, — раздался в трубке голос Ганке.

— Валентин Валентиныч, Болдырев там?

— Здесь.

— Пусть принесет мне регистрационный журнал.

Через минуту в кабинет своей неторопливой походкой вразвалку вошел Болдырев.

— Вот, вы просили… — он положил журнал на стол.

Я поблагодарила его и открыла журнал на странице, вверху которой было написано: суббота, тридцатое мая тысяча девятьсот девяносто девятого года.

Итак, что у нас получается? Маргарита вышла из дома в восемь утра, скорее всего, отправилась в школу, вернее в лицей. Хотя кто знает, работают ли они по субботам? Я снова сняла телефонную трубку и набрала номер Маркелова. Он отозвался почти сразу.

— Вадим, ты в лицее?

— Да.

— Хорошо. Узнай, в какое время Маргарита Львовна пришла на работу тридцатого мая, как провела этот день и когда ушла домой? Запомнил?

— Да.

— Когда выяснишь все это, позвони мне.

— Хорошо.

Иногда Маркелов бывает чересчур скупым на слова. Я положила трубку и снова уткнулась в журнал. Так, ушла в восемь, вернулась в два. После этого выходила примерно на полчаса после пяти, может быть, в магазин? Затем вышла в последний раз — в восемь вечера. Вернулась в девять сорок пять, теперь уже ясно, что не одна, и в три пятнадцать ночи, дверь уже открывал убийца, чтобы выйти из квартиры. К этому времени Маргарита была уже мертва.

Вот такая вот получается картина. В общем-то, не картина пока еще, а эскиз или, лучше сказать, набросок.

Девушка-подросток в четырнадцать лет переживает драму — развод родителей. Живет после этого с матерью в однокомнатной квартире, видимо, нося в душе груз переживаний. Отец их поддерживает материально, но мужской ласки ей явно не хватает. В двадцать один год у нее все-таки появился приятель, но в нем, как мне кажется, она не нашла того, чего недодал ей отец. Поэтому вбила себе в голову, что на мужчин, в принципе, нельзя положиться. Исходя из этого, трудно себе представить ситуацию, в которой бы Маргарита могла пригласить к себе в дом малознакомого мужчину.

А кто тебе сказал, что он был ей малознаком? И вообще, почему убийцей не могла быть женщина? Ну, это уж ты хватила через край! Давай все-таки прыгать от печки, то есть от предположения, что убийца — мужчина. Что-то я не припомню случая, когда серийный убийца был женщиной. Значит, она все же пригласила его домой.

Мою мысль перебил телефонный звонок. Звонил Маркелов.