Последние дни Джека Спаркса

Честейн всаживает пробку в стеклянное горлышко.

– Дело сделано, – тихо подытоживает она. Они с Фан не дают друг другу пять. Что-то подсказывает мне, Фан не любитель подобных фамильярностей. Никто не ликует. Атмосфера стоит подавленная.

– Все же хорошо кончилось, да? – подсказываю я бодро.

Тоном, уместным для похоронной процессии, Честейн отвечает:

– Испытываешь смешанные чувства, Джек, когда приходится запирать живую сущность подобным образом. Объясню подробнее наверху? – Она кивает Фан и поднимает глаза к потолку. – Пойдемте, обрадуем их.

Шерилин Честейн в гневе ставит передо мной красный флакон с духом. Ее лицо мрачнее тучи.

– Знаешь что, петух самовлюбленный, с меня довольно. Давай-ка посмотрим, насколько прочны твои убеждения на самом деле.

Совру, если скажу, что наше финальное интервью прошло как по маслу.

Отмотаем назад. Когда Лэны успокоились и поверили, что дух покидает их дом во флаконе старой ведьмы, они отозвали иск и остались жить долго и счастливо у себя на яхте. Мы с Шер договариваемся о дополнительном интервью, чтобы обсудить случившееся. Фан растворяется в толпе зевак на пристани, даже не попрощавшись, – не то чтобы меня это разочаровывает.

Мы устраиваемся в пляжном баре с очаровательным названием «О-ля-ля». На этот раз Честейн кладет рядом с моим диктофоном свой. Ее паранойя меня ничуть не смущает, мне-то скрывать нечего. Первые бокалы осушаются быстро, даже слишком. Это мы готовимся к очередному раунду идеологической схватки.

Я рассказываю Честейн об УЖАСТИКе Спаркса и ставлю ее в известность, что сегодня не произошло ничего такого, что заставило бы меня добавить в список третий пункт. Слишком уж ладно и складно проходит ее общение с духами: только она их слышит, только она чувствует их присутствие… Тут либо Лэны врут, а она совсем наивна, либо она – прожженная аферистка и врет наивным людям. Или обе стороны водят друг друга за нос в негласном, взаимовыгодном унисоне лжи. Одно хорошо: я ни разу не ощущал себя героем «Шоу Трумана», попавшим на отрепетированное театральное представление.

Честейн перестает меня слушать уже на «аферистке». На скулах у нее начинают ходить желваки.

– Твой разум был закрыт с самого начала, – цедит она, постукивая себя по виску для наглядности. – Ты даже не представляешь, какой ты чудовищный нарцисс.

– Мне часто это говорят. Обычно британцы – они вообще склонны ненавидеть уверенность в себе. От австралийки я ожидал большего. Тем более с французскими корнями.

– О, тебе только кажется, что ты «уверен в себе», – не остается в долгу она. – Нет-нет, дружок. Читала я твои так называемые репортажи. Ты хоть сам-то понимаешь, как часто ты используешь слова «мое», «мне» и «я»? И не только в письменной речи.

Я предпринимаю попытку вернуться к разговору о ее работе, а не о моей, но не тут-то было.

– Тебе знакомо имя Алистер Кроули?[11] – спрашивает она и ждет ответа. Я неуверенно киваю, и она продолжает: – Вот кто знал силу эго. Он как-то провел эксперимент, в ходе которого он и другие участники должны были резать себя каждый раз, когда произносили слово «я» и его вариации. – Она подзывает официанта, заказывает выпить – только себе – и вперивает в меня свой взгляд: – Почему бы и тебе не последовать по его стопам, а, Джек?

– А что плохого в слове «я»? Что плохого в том, чтобы выражать свою индивидуальность и мнение? И кстати, разве Кроули не погряз в собственном эго и гедонизме? Его же называли «Великим Зверем», не так ли? С какой бы стати ему вообще проводить такие эксперименты?

Она отвечает:

– Кроули хватало ума, чтобы попытаться обуздать свое непомерное эго. Он знал цену равновесию. Разумные люди, – говорит она подчеркнуто, – знают цену равновесию.

Мне становится скучно, и я спрашиваю:

– Вы когда-нибудь видели привидение своими глазами?

– А ты, Джек?

Я хочу напомнить, что я первый спросил, но, поскольку я взрослый человек, отвечаю:

– Допустим, мне показалось, как что-то промелькнуло в отражении зеркала в ванной, но я был очень уставшим.

Она торжествующе сияет.

– Не было ли это случайно похоже на клуб дыма?

– Сейчас ваша очередь отвечать.

За спиной Честейн солнце садится над островом Лантау и нашими растоптанными отношениями.

– Все-то тебе нужно увидеть своими глазами, Джек. Ученый ум требует доказательств, и если их нет, значит, ничего не существует. И ведь даже когда тебе подвернется доказательство, ты заметешь его под ковер. Почему бы и нет? Оно же не вписывается в удобные рамки.

– Иными словами – нет. Вы никогда не видели привидение своими глазами.

– Ой, закройся уже.

Слова вырываются из нее с сильным австралийским прононсом. Прелестно.

– Я все думал о ваших словах, – говорю. – Про этого Роберта Антона Уоткинса…

Она раздувает ноздри:

– Уилсона. Роберта Антона Уилсона.

– Короче, вы топите за его псевдофилософию, дескать, любые убеждения – лишь временные модели, и в то же время вы идентифицируете себя как боевого мага. Лэны и иже с ними, у кого денег больше, чем мозгов, платят вам за то, чтобы вы были боевым магом. И в то же время вы даже толком не верите в привидений.