Последние дни Джека Спаркса

В памяти всплывает момент, когда Мария Корви неестественно подскочила с церковного пола. Но не может же это быть Мария Корви. Однако это или ребенок, или кто-то совсем небольшого роста.

Я хватаю с тумбочки свою верную «Зиппо», щелчком открываю колпачок и кручу колесико. Пламя льет свет в межкомнатный коридор, но никак не достает до гостиной.

Кем бы ни был посторонний, он не шевелится. Он вытянут по струнке, как паук перед броском на жертву. Я не заставляю себя долго ждать и начинаю идти в сторону гостиной. Олимпийский огонь моей зажигалки горит высоко, свет расползается по стенам к потолку. Я вздрагиваю от собственной тени, когда она выныривает рядом со мной, и лишний раз убеждаюсь, до чего я устал и запутался.

Я на середине коридора, когда свет зажигалки достигает гостиной.

Я различаю знакомое детское лицо, обрамленное длинными темными волосами.

Не может быть. Этого просто не может быть…

Предваряя ваши вопросы: ни на секунду мне не кажется, что я сплю. Только последние идиоты додумаются щипать себя в реальной жизни.

С каждым шагом я все ближе, светоч истины в моих руках приоткрывает все больше. Лицо постороннего все еще скрыто мраком ночи.

Я трясу головой, как собака после дождя, твердо намереваясь стряхнуть остатки нелепых сновидений. В этот момент я выпускаю зажигалку из рук. Она падает на пол, захлопывается, и все погружается в беспросветную темень.

Я падаю на карачки и шарю по полу вокруг себя. Мои пальцы оставляют в ковре глубокие борозды, но ничего не находят.

– Мария? – спрашиваю я вопреки здравому смыслу.

Нет ответа.

Ледяной воздух лижет мне шею.

Я вспоминаю «Хорошую жизнь» и открытый иллюминатор. Наверное, горничная оставила форточку открытой.

Левой рукой я натыкаюсь на холодный металл. Я хватаю зажигалку и откидываю колпачок.

Кремень. Искра. Свет.

Посторонний стоит так близко, что я чуть не поджигаю его… ее комбинезон.

Синий комбинезон. В котором она работает на ферме.

Я отползаю и поднимаюсь на ноги, скрипя сухожилиями.

Огонь зажигалки танцует по всему телу гостьи.

Я вскрикиваю и пячусь назад. Это происходит непроизвольно – животный инстинкт.

Мария Корви изгибает губы в уродливой ухмылке. Ее лицо красное и воспаленное. Эти лихорадочно-желтые глаза впиваются в меня, в зрачках сверкают те же серебряные звезды, что и тогда, в церкви. «Я знаю такое, о чем ты и не догадываешься».

Я не могу отвести глаз. В горле пересохло. Воздух кажется густым, как масло… или это у меня разыгралось воображение?

Мария поднимает руки и принимает позу распятого Христа.

– Счастливого пути, – бросает она с прокисшим вздохом.

Потом она падает навзничь, из света во тьму, а ее туловище остается неподвижным, как деревяшка.

Я не слышу удара об пол. Когда я опускаю зажигалку и освещаю то место, куда она должна была приземлиться, я ничего не вижу. Никого.

Я вожу зажигалкой по сторонам, освещая ковер во всей комнате.

Ничего и никого.

Меня колотит. От злости. От ярости.

Кто дал право католической церкви терроризировать меня?

Кипя от негодования, я выхватываю телефонную трубку из держателя на стене. Я сообщаю недоумку на ресепшене, что в моей комнате был посторонний. Нет, я не прошу позвать охрану, я прошу посмотреть, не будет ли пробегать внизу тринадцатилетняя девочка в фермерской рабочей одежде. Да, держите меня в курсе, спасибо, до свидания.

Я бросаюсь к входной двери номера. В руках пляшет огонек зажигалки.

Мало того, что дверь заперта на ключ, она еще и закрыта на цепочку изнутри.

Никак артистке Марии Корви было не выбраться отсюда.

Я выуживаю ключ-карту из брошенных джинсов и сую ее в коробок на стене. Номер озаряется душеспасительным светом.

– Посмотрим, как я тебя сейчас испугаюсь, – бормочу я.

Наверняка план состоял в том, чтобы я в ужасе бросился вон из комнаты, после чего Корви могла бы сбежать сама. Не дождутся.

Суетно, но методично я обшариваю все 850 квадратных футов. Каждый дюйм каждого шкафа, каждого гардероба, обе ванные комнаты. Отдергиваю каждую штору, чтобы убедиться, что за ними никто не прячется.

Нигде ни следа Марии Корви.

Я ищу дверь, которая вела бы из моего номера в соседний (такой двери нет), желая проверить все ниточки, и вдруг слово «ниточки» напоминает мне…

Я опускаюсь в кресло и гляжу на усыпляющий ночной пейзаж. Выливаю содержимое двух бутылочек виски в стакан. Этот безумный адреналин нужно запить.

Ниточки, узелки, как легко ими прельститься.

Постепенно версия о преднамеренном терроре со стороны церкви начинает терять смысл. Слишком уж радикальные меры. Отправить актрису за границу в Гонконг? Вломиться в мой номер, чтобы разыграть коротенькую сценку? С какой целью? Чтобы я написал в книге, мол, был дурак, не поверил увиденному в итальянской глуши? И кстати: Мария Корви исчезла на манер привидений, а не одержимых бесами детишек. А девчонка еще жива, если я ничего не пропустил. Так что сегодняшнее представление вообще не вписывается в итальянский сценарий.