Последние дни Помпеи

Изможденное, бледное лицо его жертвы тронуло его менее, чем крепость его нервов и бесстрашие его души. Арбак принадлежал к числу тех, кто питает мало сострадания к несчастным, зато живое сочувствие ко всему смелому и сильному. Нас всегда привлекают в других черты, имеющие нечто общее с нашей собственной натурой. Герой менее сочувствует несчастью своего врага, нежели мужеству, с каким он переносит беду. Все мы люди, и Арбак, как бы он ни был преступен, также разделял наши общие чувства и слабости. Если б только он добился от Главка письменного сознания в его преступлении, что, конечно, вернее, чем всякий суд погубило бы его в глазах Ионы и избавило бы Арбака от опасности быть открытым впоследствии, – то египтянин употребил бы все свои старания, чтобы спасти своего соперника. Даже и теперь ненависть его прошла. Жажда мщения ослабела: он топтал свою жертву не из вражды, а как препятствие, встретившееся ему на дороге. Тем не менее он твердо, настойчиво держался намеченного им пути, чтобы погубить человека, гибель которого была необходима ему для достижения его целей, и в то время, как он с притворной неохотой и состраданием давал против Главка показание, обвинявшее его, он втайне, через посредство жрецов, подзадоривал народное негодование, которое именно и препятствовало снисхождению сената. Он посетил Юлию, рассказал ей в подробностях про исповедь Нидии и таким образом легко усыпил угрызения совести, которые могли бы заставить Юлию умалить вину Главка, если б она призналась, что сама виновна в его безумии: тем легче это удалось ему, что ее тщеславное сердце любило блеск и счастье Главка, а не самого Главка. Она не чувствовала никакой привязанности к человеку опозоренному. Мало того, она почти радовалась несчастью, унижавшему ненавистную Иону. Если Главк не хотел быть ее рабом, не должен он также быть обожателем ее соперницы. Вот достаточное утешение в том сожалении, какое могла возбудить в ней его судьба. Легкомысленная и непостоянная, она уже начала интересоваться внезапным, усердным ухаживанием Клавдия и не желала подвергать риску свой союз с этим низким, но знатным патрицием, выставив перед публикой свои прошлые слабости, нескромную любовь к другому.

Итак, все улыбалось Арбаку, и, напротив, все угрожало афинянину.

XI. Нидия притворяется колдуньей

Когда вессалийка убедилась, что Арбак не возвращается к ней, что ее оставили час за часом мучиться пыткой неизвестности, еще более невыносимой вследствие ее слепоты, она протянула руки и стала шарить вокруг себя, ища выхода из своей тюрьмы. И уверившись, что единственная дверь заперта, она стала громко кричать с необузданностью характера, от природы горячего, а тут еще раздраженного нетерпеливым ожиданием.

– Эй, ты, девушка, – сказал, отворяя дверь, приставленный к ней раб, – что это, уж не укусил ли тебя скорпион? Или ты воображаешь, что мы здесь все умираем и можем быть спасены только шумом, как младенец Юпитер?

– Где твой господин? И зачем меня здесь заперли? Мне нужны воздух и свобода: выпусти меня!

– Увы! Крошка, видно, ты еще мало знаешь Арбака и не успела убедиться, что его воля – все равно, что императорский приказ? Он велел запереть тебя в клетку, – ты и заперта, а я приставлен сторожем. Нельзя тебе пользоваться ни воздухом, ни свободой, зато ты получишь кое-что получше: пищи и вина вдоволь!

– О Юпитер! – воскликнула девушка, ломая руки. – За что же меня заключили в тюрьму? Какая надобность великому Арбаку в таком жалком создании, как я?

– Этого я не знаю, разве, может быть, чтобы ты служила твоей новой госпоже, которую привезли сюда нынче.

– Как, Иона здесь?

– Да, она здесь, бедняжка, боюсь, ей это не очень-то нравится. Однако, клянусь храмом Кастора! Арбак любезен с женщинами. Эта дама – его питомица, сама знаешь.

– Отведи меня к ней.

– Она больна от гнева и досады. Да и, кроме того, мне этого не приказали, а я никогда ничего не делаю по собственной воле. Когда Арбак поставил меня слугой вот над этим рядом комнат, он сказал: «Я сделаю тебе только одно наставление: пока ты служишь мне, ты не должен иметь ни ушей, ни глаз, ни собственных мыслей, ты весь должен обратиться в послушание».

– Но что ж тут дурного, повидаться с Ионой?

– Ничего не знаю. Но если тебе нужен собеседник, я, пожалуй, готов поговорить с тобой, крошка, я сам достаточно одинок в моем скучном кубикулуме. А вот, кстати, ты – вессалийка. Не знаешь ли какой-нибудь занимательной игры ножами или какой-нибудь интересной ворожбы для препровождения времени?

– Полно, раб, молчи или если хочешь говорить, то скажи – не слыхал ли ты чего о положении Главка?

– Мой хозяин как раз пошел на разбирательство по делу афинянина, – Главку несдобровать за это.

– За что?

– Да за убийство жреца Апекидеса.

– Ах! – воскликнула Нидия, прижав руки ко лбу. – Кое-что я, правда, слыхала об этом, да не поняла. Кто же посмел тронуть хоть единый волос на его голове?

– Боюсь, что лев не поцеремонится!..

– Боги милостивые! Какие ужасы ты рассказываешь!