Последние дни Помпеи

– Просто-напросто, если его найдут виновным, то палачом его будет лев, а то, может быть, и тигр…

Нидия вскочила, как ужаленная, она дико взвизгнула и, падая на колени перед рабом, закричала таким голосом, что даже его грубое сердце смягчилось.

– Ах, скажи мне, что ты пошутил, – не может быть, чтобы это была правда, – говори же, говори!

– Честное слово, девочка, я ничего не смыслю в законах. Может быть, они и не так строги, как я говорю. Но Арбак обвиняет афинянина, а народ требует жертвы для арены. Приободрись! Ну что может быть общего между судьбой афинянина и тобой?

– Все равно, все равно, он был добр ко мне! Итак, ты не знаешь, что с ним сделают? Арбак его обвинитель! О рок! Народ, народ! Все увидят лицо его, – кто же в силах быть жестоким к афинянину. Однако разве сама любовь не была жестока к нему!

При этих словах голова ее опустилась на грудь, она замолкла, горячие слезы потекли по ее щекам и ласковым стараниям раба не удалось утешить ее или отвлечь от горьких дум.

Когда домашние обязанности заставили слугу уйти из комнаты, Нидия стала понемногу собираться с мыслями. Арбак – обвинитель Главка. Арбак же задержал ее здесь. Не есть ли это доказательство, что ее свобода может быть полезна Главку? Да, очевидно, она попалась в какую-то ловушку, она способствует гибели своего кумира. О, как она жаждала освобождения! К счастью, все ее горе было поглощено желанием бежать, и по мере того, как она начала обдумывать возможность освобождения, она становилась все спокойнее и рассудительнее. В ней было много лукавства, свойственного ее полу, и оно еще развилось в ее душе вследствие рабства с ранних лет. Всякому рабу присуща хитрость. Она решила провести своего сторожа и, вспомнив вдруг о его суеверном вопросе относительно вессалийского колдовства, она надеялась с помощью этого измыслить какой-нибудь способ освобождения. Эти сомнения заняли ум ее весь остаток дня и долгие часы ночи, и когда Созий пришел к ней на другое утро, она поспешила направить его болтовню на ту тему, которой он раньше, видимо, интересовался.

Она сознавала, однако, что единственная возможность бежать может представиться ей ночью. И с глубоким огорчением, вызванным этой отсрочкой, принуждена была отложить свою попытку до вечера.

– Ночь, – сказала она рабу, – единственная пора, когда мы можем разбирать тайные начертания судьбы, тогда-то ты и должен прийти ко мне. Но что именно хочешь ты узнать?

– Клянусь Поллуксом! Мне хотелось бы знать столько же, сколько знает мой господин, но об этом нечего и думать! Открой, по крайней мере, удастся ли мне скопить достаточно денег, чтобы выкупиться на волю, или же, может быть, египтянин отпустит меня даром? Иной раз он делает такие великодушные дела. Затем, предположив, что это сбудется, – удастся ли мне обзавестись собственной лавкой благовонных товаров, той самой, в Митрополии, на которую я давно точу зубы? Это славное ремесло – торговца благовониями, как раз сподручное для отпущенника с изящными вкусами!

– Ага! Так ты желаешь определенных ответов на все эти вопросы? Есть разные способы удовлетворить тебя. Есть литомантия, или говорящий камень, отвечающий на мольбы голосом младенца, да у нас нет этого драгоценного камня, – слишком он дорогой и редкий. Затем есть гастромантия, когда демон показывает на воде бледные, мертвенные образы, предсказывающие будущее. Но это искусство также требует сосудов особой формы для вливания в них священной жидкости, а у нас их не найдется. Поэтому я полагаю, что проще всего можно исполнить твое желание при помощи воздушной магии.

– Надеюсь, – промолвил струсивший Созий, – надеюсь, что в этой операции нет ничего страшного? Я не охотник до привидений.

– Не бойся. Ты ничего не увидишь, а только услышишь по журчанию воды – сбудется ли твое желание, или нет. Во-первых, не забудь, с восходом вечерней звезды, оставить отпертой садовую калитку. Чтобы демон заметил, что его приглашают войти. Поставь плодов и воды возле калитки в знак гостеприимства. Затем, три часа спустя после наступления сумерек, приходи сюда с сосудом самой холодной, чистой воды, и ты узнаешь все. Этому искусству научила меня моя мать-вессалийка. Да смотри, не забудь калитку – она должна быть отперта, когда ты придешь, и за три часа раньше.

– Будь покойна, – отвечал простодушный Созий, – я знаю, что должен испытывать порядочный человек, когда ему перед носом запирают дверь, как это со мной случалось не раз у трактирщика. Знаю я также, что почтенная особа, – какою, конечно, и должен быть демон, – будет довольна всяким признаком вежливого гостеприимства. А пока, душечка, вот твой завтрак.

– А что же, как процесс?

– О, судьи все еще говорят, говорят… Суд затянется до завтра.

– До завтра? Ты наверное знаешь?

– Так я слыхал.

– А Иона?

– Клянусь Бахусом! Видно, она недурно чувствует себя сегодня, потому что была достаточно сильна, чтобы заставить моего господина топать ногами и кусать себе губы нынче утром. Я сам видел, как он выходил из ее комнаты с лицом мрачнее бури.

– Она помещается здесь, поблизости?