Последние дни Помпеи

Наконец-то над потрясенной землей занялся мягкий, яркий, прекрасный день. Утих ветер, исчезла пена с лазури дивного моря. На востоке прозрачный туман постепенно окрашивался алым сиянием утренней зари. Свет готовился снова вступить в свои права. Однако вдали все еще виднелись густые, темные обрывки разрушительной тучи, откуда шли красные полосы, постепенно тускневшие. По ним можно было угадать, что все еще рокочет пламя по склонам огненной горы. Не стало больше белых стен и сверкающих колонн, украшавших прелестные берега. Мрачно и грустно смотрело побережье, еще так недавно увенчанное Геркуланумом и Помпеей! Любимые детища моря вырваны из его объятий! Век за веком будет простирать свои лазурные руки могучая мать и, не находя их более, будет стонать над могилами погибших!

Матросы не приветствовали зарю обычными радостными криками, она наступала слишком медленно, да и они сами были слишком утомлены для шумных проявлений радости, но раздался глухой, тихий шепот признательности среди людей, спасшихся от этой ужасной, нескончаемой ночи. Они переглянулись между собой, улыбнулись. Мужество возвращалось к ним, – снова они почувствовали мир вокруг себя, а над собою Бога! И в сознании, что самое худшее миновало, истомленные путники спокойно улеглись спать. По мере того как разливался свет, наступала и тишина, которой недоставало ночью, и корабль плавно двигался к пристани. Несколько других судов, также нагруженных беглецами, виднелись на море. Они казались как будто неподвижными, но в сущности быстро скользили вперед. Один вид их стройных мачт и белоснежных парусов внушал сознание безопасности, товарищества, надежды. Сколько любимых друзей, утраченных в потемках, нашли на этих кораблях убежище и спасение!

Среди безмолвия, когда все кругом было погружено в глубокий сон, Нидия тихонько встала. Она нагнулась над Главком и ощутив его спокойное, сонное дыхание, робко и грустно поцеловала его в лоб и в губы. Стала искать его руки, но рука его была сжата в руке Ионы. Нидия тяжело вздохнула, и лицо ее омрачилось. Еще раз она поцеловала его в лоб и своими волосами утерла с него ночную росу.

– Да благословят тебя боги, афинянин, – прошептала она. – Будь счастлив со своей возлюбленной! Вспоминай иногда Нидию! Увы! Теперь она уже не может принести никакой пользы на земле!

С этими словами она отошла прочь. Медленно стала она пробираться между «fori», или кубриками, к дальнему концу корабля и, останавливаясь, наклонялась над пучиной. Прохладная пена летела кверху и окропляла ее пылающий лоб.

– Это поцелуй смерти, – молвила она, – привет ему!

Благоуханный воздух играл ее развевающимися кудрями. Она отвела их от лица и подняла глаза, – столь нежные, хотя и незрячие, – к небу, которого никогда не видала.

– Нет, нет! – проговорила она вполголоса задумчивым тоном. – Я не могу этого вынести! Эта ревнивая, требовательная любовь потрясает мне душу, сводит с ума! Я могу опять повредить ему, несчастная! Я спасла его, спасла дважды: какое счастье! Почему не умереть счастливой! Это последняя счастливая мысль! Я слышу твой манящий голос, – он звучит так радостно, так освежающе! Говорят, будто твои объятия позорны, будто твои жертвы не переправляются через роковой Стикс, – пусть так! Я не хочу увидеть его среди теней, потому что я должна и там встретить его с нею. Покоя, покоя, покоя! Нет другого Элизиума для такого сердца, как мое!

Матрос, полудремавший на палубе, услыхал легкий всплеск воды. Спросонья он оглянулся и позади судна, в то время как оно весело неслось вперед, ему показалось что-то белое, мелькнувшее над волнами, но видение тотчас же исчезло. Матрос улегся снова и увидел во сне свой дом и своих детей.

Когда влюбленные проснулись, первая их мысль была друг о друге, а затем – о Нидии! Ее нигде не было, никто не видал ее поутру. Обыскали весь корабль до последних закоулков – ни следов Нидии. Таинственная, с начала до конца, вессалийка навеки исчезла из мира живущих! Друзья ее молча угадали ее судьбу. Главк и Иона, прижавшись друг к другу еще теснее, позабыли о своем спасении и оплакивали Нидию, как умершую сестру.

Глава последняя

Письмо от Главка к Саллюстию, десять лет спустя после разрушения Помпеи