Последние дни Помпеи

Арбак сидел у себя в комнате, выходившей на террасу или род портика, ведущего в сад. Бледное, исхудалое лицо его еще носило следы перенесенных страданий, но его железная натура уже успела оправиться от страшных последствий несчастного случая, разрушившего все его планы в самый момент торжества. Напоенный ароматами воздух оживлял его ослабевшую голову, и в первый раз за все эти дни кровь стала быстрее обращаться в его жилах.

«Итак, – думал он, – гроза судьбы разразилась и миновала. Несчастье, предсказанное моей наукой и угрожавшее моей жизни, пронеслось мимо, – я жив! Случилось так, как предвещали звезды, и впереди мне улыбается долгая, блестящая, благополучная участь. Ведь такая участь должна была выпасть мне на долю, если я переживу ожидавшую меня катастрофу: я остался жив, я преодолел последнюю опасность моей жизни. Теперь я могу без боязни и с полным спокойствием устраивать свою будущность. Первым моим удовольствием, даже прежде любви, будет мщение! Этот мальчишка, этот грек, ставший мне поперек дороги, расстроивший мои планы, ускользнувший от меня в ту минуту, когда я уже готов был пролить его гнусную кровь, не увернется от меня вторично. Но каким способом отомстить? Надо обдумать это хорошенько. О Ате, если ты вправду богиня, вдохнови меня!»

Египтянин погрузился в глубокую задумчивость, но, казалось, не мог прийти ни к какому ясному, удовлетворительному решению. Он беспокойно ворочался на месте.

В голове его проносился план за планом, но он тотчас же отстранял их как неудобные. То и дело он ударял себя в грудь и громко стонал, сгорая желанием отомстить, но сознавая свое бессилие. Пока он предавался своим мыслям, отрок-раб несмело вошел в комнату.

– Какая-то женщина, очевидно высшего круга, судя по одежде и по виду сопровождавшей ее рабы, ожидает внизу, желая видеть Арбака.

– Женщина! – Сердце египтянина сильно забилось. – Молодая?

– Лицо ее скрыто под вуалью, но фигура ее стройна и вместе с тем, роскошна, как у молодой женщины.

– Проси ее, – сказал египтянин, на мгновение его тщеславное сердце надеялось, что это, может быть, Иона. Но одного взгляда, брошенного на посетительницу, вошедшую в комнату, было ему достаточно, чтобы разочароваться в своей мечте. Правда, она была одного роста с Ионой и, вероятно, одних лет с нею, изящно и роскошно сложена, – но где та невыразимая грация, которой отличалось каждое движение неаполитанки, где та целомудренная, художественная прелесть костюма, столь простого в своей изысканности, где та стыдливая, однако, полная достоинства походка, где та женственная величавость и скромность?

– Прости, я с трудом встаю, – сказал Арбак, пристально рассматривая незнакомку, – я еще не оправился от тяжкой болезни.

– Не утруждай себя, великий египтянин, – отвечала Юлия, стараясь под маской лести скрыть свой страх, – прости несчастной женщине, которая ищет утешения в твоей мудрости.

– Приблизься, прелестная незнакомка, – молвил Арбак, – и говори без боязни, с полной откровенностью.

Юлия села возле египтянина и с удивлением оглядывала комнату, изящная и дорогая роскошь которой далеко превосходила даже нарядное убранство в доме ее отца. С некоторым страхом она заметила иероглифические надписи на стенах, какие-то таинственные изображения, глядевшие на нее из всех углов, и треножник, стоявший поблизости. Но более всего поражала ее величественная, странная фигура самого Арбака: длинная белая одежда, скрывая до половины его черные, как смоль, кудри, спускалась до самых ног. Болезненная бледность придавала его лицу еще больше выразительности, а черные глаза, казалось, пронизывали ее покрывало и читали тайны ее тщеславной, неженственной души.

– Что привело тебя, прелестная незнакомка, в дом пришельца с Востока? – спросил он низким глубоким голосом.

– Его слова, – отвечала Юлия.

– В каком смысле? – спросил он со странной улыбкой.

– Можешь ли ты спрашивать, о мудрый Арбак? Твоя ученость гремит по всей Помпее.

– Действительно, я приобрел кое-какие познания, но разве серьезные, отвлеченные тайны науки могут интересовать молодость и красоту?

– Увы! – отвечала Юлия, немного приободренная этими льстивыми словами, привычными ее уху. – Горе всегда прибегает к мудрости за помощью и утешением, а самые избранные жертвы горя – это те, кто любит безнадежно.

– О! – воскликнул Арбак. – Не может быть, чтобы безнадежная любовь была уделом существа, обладающего такими красивыми формами, пластичность которых легко угадать даже под складками твоей пышной одежды. Прошу тебя, подними покрывало, чтобы я мог видеть, соответствуют ли твои черты красоте фигуры.

Юлия была не прочь похвастаться своими прелестями, думая таким образом еще более заинтересовать мага в своей участи. И вот, после короткого колебания, она подняла вуаль и открыла свое красивое лицо, которое, если б не косметика, показалось бы египтянину действительно привлекательным.

– Ты жалуешься на несчастную любовь, – сказал он, – но тебе стоит только повернуть это лицо к неблагодарному, каких же ты еще хочешь любовных чар?