Последние истории

— Да, — ответила она неохотно и стала думать, под каким бы предлогом уйти.

Он смотрел на нее блестящими глазами, с едва заметной улыбкой, которая открывала сеть морщин, разбегавшихся из уголков рта. Киш был старше, чем сначала показалось Майе.

— Я узнал язык. У меня были друзья поляки.

К ним подсели четыре веселые женщины; видимо, экскурсия, которую устроил им Майк в тот день, получилась удачной. Мертвая черепаха закопана, шоколадные пирожные съедены.

Мальчик заскучал и отправился к бильярдному столу разыгрывать одинокую партию. Майя с Кишом проводили его взглядом. Он придумал какие-то свои правила — устанавливал шары в два ряда, словно для сражения. Может, это была игра в войну.

Майя запомнила их имена: Трис, Ольга, Марике и Ингрид. Разговаривали женщины не по-немецки, а по-фламандски. Они путешествовали и с энтузиазмом рассказывали о своем вояже, намеченных дальше остановках. Некоторые авиалинии предоставляют такую возможность: кругосветное путешествие, со специальными скидками на перелеты, в несколько этапов. Единственное условие — двигаться в одном направлении. Сразу выбрать: восток или запад. А потом все уже просто. Голландки решили — к солнцу, на восток.

Женщины небрежно выговаривали экзотические названия пунктов назначения. Обсуждали билеты и бронирование рейсов. Незнакомые названия вызывали только одну реакцию — вопрос, не опасно ли там. Это ведь последние часы прежнего, знакомого и надежного мира, утверждали они. Последний шанс вдоволь попутешествовать, пока не поздно. Скоро границы захлопнутся, аэродромы захватят террористы. Так что ноги в руки — и в путь. Пока есть время.

В местах, подобных этому острову, все рано или поздно становятся похожими друг на друга. Чужеземцы, путешественники, скитальцы всегда имеют преимущество, поскольку не привязываются ни к одному месту, а стало быть, не сдаются в плен. Дома, из которых они вышли, временно забываются, погружаются в небытие. Их родные края тоже утрачивают реальность, о них не пишут местные газеты, никто ими не интересуется. Та жизнь, из которой они ненадолго эвакуировались, перестает существовать, давая иллюзию свободы. Ни места, ни имени, никому не ведомо, как выглядят их постели, платяные шкафы, утренняя суета, косметика на полочке в ванной, проклятия и любимые сайты в Интернете. А как еще обрисовать человека? Он становится повторяемым, многократно умноженным. Чем менее ты очерчен, чем менее зависим — тем сильнее иллюзия неограниченности выбора, голова идет кругом от возможных вариантов самого себя, от потенциальных, еще не развившихся цепочек событий.

Это искусство — раскрывать и поддерживать подобное состояние подвешенности, ничему не отдавая предпочтения, уподобляясь препарату в формалине, что плавает в прозрачной жидкости, не касаясь стенок и равнодушно позволяя себя осматривать, словно во сне. Позволить себе сниться — вот зачем нужны путешествия.

Глядя на проплывавший мимо освещенный лайнер, одна из женщин сказала, что надо обязательно съездить на самый большой остров. Другая вспомнила, как однажды играла в рулетку и даже выиграла — интуитивно чувствовала, на что ставить, точно кто-то подсказывал ей цифры. Теперь уже каждая ждала своей очереди, чтобы рассказать какую-нибудь коротенькую историю о себе или своих знакомых. Какое-нибудь происшествие. Без всяких правил, даже тема не имела значения, постепенно дрейфуя к опускающейся ночи.

Самой разговорчивой была миниатюрная голландка с коротко стриженными пепельными волосами и круглым лицом. Похожая на постаревшего ребенка. Она сидела, выпрямившись, положив руки на бедра и приподняв плечи, словно как раз набрала в легкие воздуха, но что-то помешало ей сделать выдох.

— В таком случае послушайте, что случилось со мной, — каждый раз вставляла она и, будто педантичная до маниакальности пряха, распарывала сказанное другими и вывязывала собственное рукоделие, свои шарфики, выговаривая английские звуки в нос, поспешно, чтобы никто не успел ее прервать. «Я, меня, у меня, мое, со мной, мой, моя», — склоняла она с наслаждением поэта, смакующего само звучание слов. Вытягивая шею, поднимая голову, она в сущности показывала, что обращается не к собеседникам, примостившимся на продавленных диванах: слушателем является некто высший, картина под самым потолком или чье-то незримое присутствие — огромное внимающее ухо.

Майе не следует больше пить, нет. Алкоголь осторожно отодвигает ее в сторону, окружает тонкой стенкой из газа, из муслина.

Майе показалось, что все невольно копируют позу этой женщины — Ольги или Марике, — тянутся к пальмовому потолку, чуть приподнимая головы, словно тусклый свет фонарика способен подарить их коже загар; и даже Киш с его усталой обвисшей физиономией выпрямляется, но нехарактерная поза вдруг придает лицу фокусника трагическое выражение, и оно становится маской с темно-красными губами и глазами, увеличенными коричневыми тенями.