Последние из Валуа

– Какой уж тут год! Король Генрих III чрезвычайно нуждается во мне, господа…

– Полноте! Разве у него нет других слуг?

– Верные слуги – явление редкое.

– Это правда, Бираг; а мы хорошо знаем, что вы – именно такой… Так что мы не будем вас удерживать, когда долг призовет вас к вашему хозяину.

Филипп и Луиджи представили гостю своих жен; одну из них – Шарлотту де Солерн – он уже встречал ранее при дворе, но с другой знаком не был, и был сражен ее обаянием и красотой.

Этот первый день пробежал для него с невероятной быстротой, так как часы его были потрачены на всевозможные увеселения и развлечения: восхитительные обед и ужин, отдых в саду и морские прогулки. Вечером, однако, настроение собравшимся чуть подпортил Рудольф де Солерн. Казавшийся почти веселым на протяжении всего дня, он вдруг объявил, что вынужден откланяться. Его пытались удержать, и больше всех усердствовал в этом Бираг.

– Почему бы вам не подождать меня? – сказал он графу. – Завтра или послезавтра поедем вместе.

– Нет, – ответил Рудольф, – мне нужно быть в Неаполе уже сегодня. Прощайте, маркиз.

И он уехал, несмотря на все увещания хозяев, в особенности его сестры.

Следующий день для Бирага выдался точным повторением первого, так что, совершенно забыв о делах, он вновь позволил себе провести это время с улыбкой посреди других таких же улыбок. Короче говоря, подобным образом прошла целая неделя, а посланник короля Генриха III так ни разу и не вспомнил о своей миссии.

Тем не менее оставаться в Поццуоли вечно он позволить себе не мог.

Утром девятого дня, прогуливаясь в парке с Филиппом и Луиджи, он сказал:

– Мне очень жаль, господа, но сегодня я должен оставить вас.

– Уже! – воскликнули друзья в один голос.

– Уже – это слишком любезно, но есть кое-где кое-кто, кого, вероятно, мое долгое отсутствие уже начинает раздражать… Тем более что этот кое-кто рассчитывает на успех одной миссии, которую я взялся для него выполнить.

– Ха-ха! – рассмеялся Луиджи. – И этот кое-кто – его величество Генрих III, не так ли?

– Вы, как всегда, правы, Альбрицци.

– А миссия, которую вы взялись выполнить для короля и на успех которой он рассчитывает, касается меня? – спросил Филипп. – Рудольф все мне рассказал в день вашего приезда, Бираг.

– Тем лучше! Это избавляет меня от объяснений… Но вам, дорогой граф, все же придется сказать мне, что вы решили относительно желания короля призвать вас к французскому двору?

– Пусть о моем решении вам объявит моя жена, которая, кстати, как я вижу, идет сюда вместе с детьми.

Действительно, по тенистой аллее, выходящей на лужайку, где в тот момент находились три дворянина, к ним приближалась Бланш, за которой, неся на руках господина Поля и мадемуазель Этьеннетту – сына и дочь графа и графини де Гастин, – следовала Луизон.

Рядом с молодой женщиной, обсуждая медицинские проблемы, шли доктор Зигомала и Жан Крепи, костоправ, которого Филипп взял с собой в Италию.

Конечно, славному костоправу стоило большого труда покинуть родной Ла Мюр, но, в силу преклонного возраста, он уже не мог быть столь же полезным жителям деревни, как прежде, и потом, Бланш и Филипп так его умоляли!

– Если вы не поедете с нами, – сказали они ему, – мы перестанем вас любить!

– Любите же тогда меня до конца моей жизни! – ответил он.

И, попрощавшись со своей хижиной и родной деревней, этот достойнейший врач уехал жить рядом с теми, кто называл его отцом.

Бираг подошел к Бланш и поцеловал ей руку.

– Сударыня, – сказал он, – господин граф де Гастин желает, чтобы я услышал из ваших прелестных уст ответ на вопрос, примет ли он приглашение его величества короля Франции?

Бланш слегка покраснела и вопросительно взглянула на мужа, который одобрил ее улыбкой.

– Господин маркиз, – ответила она, – я ничего не смыслю в дипломатии, но скажу вам прямо: во Франции у меня не осталось ничего, кроме развалин моего дома, кроме праха тех, которых я любила в годы моей юности, между тем как, здесь, в Италии, я, напротив, провела самые счастливые годы своей жизни; здесь увидели свет мои дети, и я не хотела бы расставаться с местом, на котором стояла их колыбель. Кроме того, должна вам признаться: насколько я счастлива здесь, настолько бы тревожно мне жилось там.

– О, сударыня, – промолвил Бираг, – те времена, когда злодеи находились под защитой всемогущей Екатерины Медичи и потому могли безнаказанно творить все, что им вздумается, уже миновали… Да, барон дез Адре все еще жив, но, забытый королем, всеми покинутый, снедаемый угрызениями совести, он более не опасен.

Бланш покачала головой.

– Не барон дез Адре, сударь, страшит меня во Франции, а воспоминания. Я уже забыла, что, дабы отомстить за моих родных и себя самого, мой муж был вынужден там пойти на жертвы, много жертв, и не хочу вспоминать об этом. И, чтобы не вспоминать, не желаю – по крайне мере, пока – возвращаться во Францию. Когда мой сын вырастет, когда время покроет завесой кое-какие события, возможно, мое решение и изменится. Пока же, повторюсь, я счастлива здесь… и здесь я останусь.

Бираг поклонился.