Последние каникулы

— Ладно–ладно!.. — Вадик вытащил из воды наживку — толстых неподвижных червяков, поплевал на них и забросил обратно в воду. — Между прочим, очень ты эмоциональная. Это вредно.

— Так ведь я живая! Мне и холодно бывает, и жарко, и больно. Как тебе, как всем, А ты со мной — как с куклой. Можно так?

— Извини, — не глядя на Олю, повторил Вадик. — У тебя ноги не замерзли? — спросил он позже, когда молчание затянулось.

Оля с любопытством смотрела на него и не уходила, а когда Вадик опять занялся червяками, усмехнулась и, повернувшись, зашлепала по воде в сторону лагеря, не оглядываясь, веселая.

Вечером внимание отряда было привлечено большим парадом — по улице одна за другой, осторожно ныряя в колдобины, проползли четыре заляпанные грязью «Волги» с московскими номерами,' затормозили у дома егеря. Захлопали дверцы, послышались мужские голоса, закричала Надежда: «Гости дорогие!.. Саша, гости к нам!»

«Эх, дядя Саша!..» — подумал Вадик, из дверей медпункта наблюдая, как бодренько побежала к дому Веры–продавщицы Надежда. Он перехватил ее на обратном пути: Надежда остановилась, перевела дух и, взяв авоську, вздутую свертками и бутылками, в другую руку, сказала:

— Да разве его, черта, удержишь? У него ж опять — ходит, ладони чешет… Самый верный признак, — она засмеялась, — к улову и гулянью. — Она заспешила к дому, во всех окнах которого уже горел свет.

Отряд еще ужинал, когда из–за оврага от барского дома вдруг, и громко — так, что все перестали есть, — послышалась музыка. Вовик тут же выскочил из–за стола и через пять минут вернулся, сияя улыбкой:

— Мужики! Там техникум приехал! Девчонок целая рота! Сейчас танцы будут. На целый месяц они — овощи убирать. Ну, мужики!..

Ребята заторопились, загремели посудой дежурные. Таня закричала:

— Не бросайте на прилавке, оглашенные!

Но ее никто не слышал. Ребята кинулись в избу прихорашиваться, и уже скоро зарыдала гитара в руках Игорька, загудели голоса. Вадик, покурив на бревнышке, еще раз зашел на кухню, взглянул на распаренную Олю, быстро моющую в тазу с горчицей грязные миски, и такую же красную, но еще более суетливую Таню, на Юру Возчикова, скребущего ножом столы.

— Чем помочь?

— Не надо, не надо! — весело сказала Таня, — Справимся сейчас.

Вадик снял куртку и, осторожно переступая, под щекочуще–моросящим теплым дождем понес ведра с помоями во двор егеря — ленивая Надежда от дармовых хлебов завела поросят; по дороге тяжелое ведро в левой руке черкнуло по земле, и Вадик окатил себе брючину. Чертыхаясь, он пошел мыть ведра к «морю», отскоблил песком грязь, отмыл брюки.

Когда он вернулся на кухню, Оля, свирепо собравшаяся накинуться на него: «Тебя за смертью посылать!» — осеклась, а Таня присела на стул,

— Как же это? — сказала она расстроено. — Вот беда! Ну, сейчас замоем. Переодевайтесь! Там ночью ногу сломать можно, — посочувствовала она Вадику.

— А мы, верно, по воздуху летаем, — отрезала Оля. — Что–то я тебя в таком виде не видела. Барин просто.

— Что ты на человека набросилась! Он–то тут при чем? Нашу работу человек делает, а ты лаешься. Вы, доктор, не слушайте ее, шумит она просто так, от характера.

Опорожняя баки, Вадик еще раз сходил с ведрами к кормушкам. В этот раз ему пришлось спрятаться в лопухах, у лодочного сарая, потому что тут же рядом Надежда разговаривала с Верой–продавщицей:

— Ну, как я тебя назову? Сестрою, что ли? Так среди них есть этот, забыла фамилию, он уже три года ездит. И потом, Вера, не те это гости, эти все разговаривать будут. Ни спеть, ни сплясать. Не ходи!..

Вера что–то бубнила обиженно в ответ.

Дождь сыпал Вадику за шиворот, мочил спину, и запах, поднимающийся от земли, щекотал нос. Потом, когда Надежда и Вера разошлись, он вернулся на кухню. И опять Оля набросилась на него.

— У тебя совесть есть? Юрка вон весь извелся, — шепотом, вырывая у него из рук ведра, сказала она. — Таня тоже человек… Юрка весь день на стройке, когда им еще повидаться?

Вадик обиделся и ушел в медпункт. Совсем ему не хотелось идти на танцы. Только–только пристроил пепельницу и подушку, как в медпункт, коротко стукнув, вошла Оля.

— Дай брюки, — велела она. Под локтем у нее был какой–то маленький узелок, — Ну, дай! Все равно стирать иду.

— Пошли на танцы, — спуская ноги с раскладушки, предложил Вадик хмуро. Оля сморщили губы, а потом весело улыбнулась.

Через луг, по мостику над оврагом, по задам почты, над дверью которой- горела лампочка, все ближе и ближе к шуму и свету, оступаясь и временами держась друг за друга, они вышли, освещая дорогу фонариком, к барскому дому, и там Вадик пропустил вперед Олю.

Танцевали в широком коридоре. Девчонок действительно было много. Отряд же пока терся у стен.

Мелодия, которая неслась из громадной колонки, показалась Вадику знакомой, но необычно, аранжированной. Когда тема заканчивались, мягкий переход на другую октаву и небольшое убыстрение ритма обновляли мелодию.