Последние каникулы, Шаровая молния

 Дорога, как всегда в первый раз, показалась долгой. Выйдя на заваленную снегом платформу, почти в одиночестве, Кузьмин повертел головой, у противоположного края платформы увидел красное пятно - стрелку-указатель; нахватав в ботинки снегу, он дошел до нее, прочел название лаборатории.

 Стрелка была нацелена на поле, пустое и почти ровное из-за лежащего на нем снега. По нему бегали спиральки холодных ветерков, взвиваясь и опадая. Едва натоптанная тропинка привела к опушке леса, к расчищенной асфальтовой дорожке,

 Лес был гулок, пушист. Четким стуком где-то вдали работал механизм, но ни голосов, ни других живых звуков больше не было. Кузьмин сориентировался, пошел налево, в глубину леса, и дорожка уперлась в зеленые ворота, из-за которых почему-то слышалось требовательное мычание,

 Кузьмич разыскал кнопку звонка и долго звонил, ему казалось, беззвучно. Открылось окошечко, он просунул в него уже отвердевшее от холода лицо и объяснил усатому вахтеру кто-что, был впущен за ворота, на пустынный, заметенный снегом плац, в глубине которого стояли низенькие, напоминающие казармы дома.

 Тут же, рядом с воротами, за веревочное кольцо была привязана корова с ужасно вздувшимися черно-белыми боками.

 Она посмотрела на Кузьмина довольно-таки вопросительно, потом задрала вверх голову с белыми закрученными рогами и опять требовательно замычала. Кузьмин с опаской поглядел на ее бока и живот. За спиной раздался скрип снега- подошел вахтер с белым эмалированным ведром, присел и, не обращая внимания на Кузьмина, стал доить корову. Она перестала орать и теперь уже с любопытством начала разглядывать Кузьмина.

 Кузьмин присвистнул, цокнул языком и, ухмыляясь, пошел разыскивать товарища Герасименко.

- ...Только ваша инициатива и желание будут определять круг проблем. Нас интересует все, буквально все! Но у нас нет ничего готового. Вам самому надо создавать лабораторию, покупать, получать оборудование. Даже грузить его, возможно, придется лично. Есть деньги, штатные должности - давайте работать! - горячо говорил товарищ Герасименко, сняв только шапку в нетопленной, скучно покрашенной комнате.

 Во время произнесения этой речи Кузьмин смотрел на отечные глаза, пробивающуюся седину на висках Герасименко, и, вероятно, у него менялось лицо, потому что Герасименко говорил все горячее и горячее. Он сидел за неказистым канцелярским столом в овчинном полушубке, а сбоку, грея ему щеку, стояла электрическая плитка. Герасименко перехватил взгляд.

- Мы ведь начинаем только,- объясняюще сказал он.- Ну?

- Я подумаю,- постаравшись, веско сказал Кузьмин. Он пожал руку Герасименко и вышел, тщательно притворив дверь, на заснеженный двор, ограничиваемый белыми коровниками, как он теперь догадался. На его глазах к торцу одного из зданий подъехала машина, и две тепло одетые бабы стали сбрасывать на снег легкие кубики прессованного сена. Пахнуло летом, полем.

 Герасименко удивленно поднял голову от бумаг, когда Кузьмин, крепко прихлопнув дверь, снова вошел в комнатку. Герасименко принял папочку с бумагами, сунул ее в стол и сказал:

- Зачислим с завтрашнего дня как "и. о.", а потом проведем по конкурсу, младшим научным пока, конечно, до защиты.

 

 До лета Кузьмин всего десяток раз и бывал на этой экспериментальной базе лаборатории, а все остальное время он бегал по канцеляриям, приемным, складам и базам, осваивал науку быть любезным и терпеливым, терпеть хамство и чиновную вежливость, пробивая аппаратуру, посуду, реактивы,

 мебель, а заодно - корма, кирпич, спецодежду, транспорт и великое множество других важных вещей.

 Когда телеграммой его вызвали в ученый совет (шеф втиснул-таки Кузьмина вне очереди на защиту), он даже в первое мгновение подосадовал - срывалась важная деловая встреча,- но потом опомнился, обрадовался.

 ...Банкет был в "Будапеште". Кузьмина славословили. Шеф очаровал отца категоричностью выносимых им характеристик, с ловкостью дамского угодника ухаживал за мамой, пел туристские песни и произносил кавказские тосты.

 Тишин сказал прочувствованную речь (кое-кому она показалась длинноватой), но Кузьмин правильно понял все намеки.

 Поразительно: торопливо и горячо говорил Н. Он даже размахивал руками, будто что-то обнимая. /Логло показаться, что он подавлен существом работы Кузьмина и видит в ней какой-то другой, скрытый смысл. Кузьмин благодарно кивал ему, привста-пэл, прерывая, а Н. все пытался что-то ему объяснить. ("Ну, рожай, рожай!" - пробормотал - Кузьмин с удивлением услышал - шеф.)

 Тихо, без аффектации выступил В. А. Когда Кузьмин подошел к нему - целоваться, В. А. в ухо ему шепнул: "Ты прости, Андрюшенька, я ж совсем пьяный!"

 Кузьмину желали скорее написать докторскую, книгу...- словом, было сказано все, что полагается говорить на банкете.

 Импровизируя ответную речь, Кузьмин обнаружил, что ему надо благодарить каждого сидящего за столом.