Последние сто дней рейха

8 марта десять немецких самолетов атаковали мост в Ремагене, но поспешно оборудованные зенитные позиции американцев не дали им нанести большой урон мосту. Немецкую бомбежку, однако, предотвратить не удалось, и, хотя зенитные батареи защищали сам мост, падающие бомбы привели к потерям среди американцев на западном берегу и, главное, опасно сотрясали ослабленную конструкцию.

Расширяющийся плацдарм создал проблемы, связанные с перегруппировкой войск. Управление и состояние связи не позволяли справиться с ситуацией, и Ходжес передал командование командиру одной из дивизий. Незадолго до полуночи генерал Льюис Крейг, командир 9-й пехотной дивизии, переправился через мост и проезжая мимо щита, установленного на въезде, прочитал: "Переправляйтесь через Рейн, не замочив ног, благодаря возможности, любезно предоставленной 9-й бронетанковой дивизией".

Как и в предыдущую ночь, было очень темно, и Крейгу пришлось встать в джипе и отдавать указания шоферу, практически пробираясь на ощупь. Тяжелая переправа через мост убедила Крейга, что движение возможно только в восточном направлении, но даже и оно было приостановлено на следующий день, когда немецкий снаряд попал в грузовик с боеприпасами. Несмотря на трудности, войска Крейга продолжали переправу, а немцы — все еще сопротивлявшиеся — продолжали медленно, но отступать.

Судьба плацдарма, однако, решалась не в бою, а в Реймсе. У Эйзенхауэра начал пропадать первоначальный энтузиазм, связанный с Ремагеном. Он был привязан к наступлению Монтгомери, для него требовались десять дополнительных дивизий, после того как одна дивизия перешла на другой берег реки, поэтому главнокомандующий решил направить в Ремаген только пять дивизий. Когда Ходжес прибыл в штаб 12-й группы армий для получения французской награды, Брэдли сообщил ему эту плохую новость, а это означало, что теперь Ходжес мог продвигаться только на 1 километр в день, что "едва ли могло помешать Противнику минировать и окапываться вокруг американцев". Более того, когда войска Ходжеса вышли на автомагистраль Бонн — Франкфурт, им пришлось остановиться до получения дальнейшего разрешения Эйзенхауэра на продвижение вперед.

Ходжес даже начал открыто выступать против такого решения. 1-я армия только что провела одну из самых удачных операций, сказал он, и впереди лежат огромные возможности. Брэдли был с ним солидарен, но им предстояло ждать, пока Эйзенхауэр примет решение по предложенному плану, согласно которому планировалась также вторая переправа через Рейн войсками Паттона, которые находились южнее, одновременно с наступлением с плацдарма в Ремагене. Соединившись, Ходжес и Паттон повернут на север и соединятся с Монтгомери на восточном берегу Рейна, взяв таким образом в кольцо весь промышленный район Рура. План казался смелым и творческим, и Эйзенхауэр пообещал внимательно рассмотреть его.

Кессельринг прибыл в Берлин в тот же день, и пока он ожидал встречи с Гитлером после обеда, кто-то невзначай бросил, что фюрер собирается освободить Рундштедта. Кессельринг посчитал это за шутку и повернулся к Кейтелю и Йодлю, чтобы убедиться в этом, но те лишь подтвердили намерение Гитлера. Кессельринг, которого окрестили "Улыбающимся Альбертом" за его непоколебимый оптимизм, нахмурился. Он сказал, что нужен сейчас в Италии и, кроме того, он еще недостаточно оправился после серьезной автомобильной аварии. Такие аргументы, заверили его Кейтель и Йодль, у Гитлера "не пройдут".

Они оказались правы. Гитлер сказал Кессельрингу, что потеря моста «Людендорф» требует смены командования. "Только более молодой и более активный командующий, имеющий опыт сражений с западными державами, а также пользующийся доверием своих солдат, возможно, сможет исправить положение", — подчеркнул Гитлер, не упоминая имени Рундштедта, и приказал Кессельрингу "взять на себя это бремя", несмотря на состояние здоровья. "Я уверен, что вы сможете сделать все, что в человеческих силах". Человек, который всего лишь несколько часов назад считал Бонн более важным, чем Ремаген, теперь говорил, что самым уязвимым местом был мост «Людендорф». "Необходимо срочно исправить положение. Я уверен, что это можно сделать", — сказал Гитлер.

Пространные рассуждения Гитлера произвели большое впечатление на Кессельринга, который отметил, что "речь фюрера была невероятно ясная и показала большое знание деталей". Ему также стала понятна его собственная роль в этой сложной мозаике — единственной его задачей было удерживать позиции.