Последние страницы моей жизни (СИ)

Кирилл вошел в спальню и взял меня за плечи, вглядываясь в лицо. Наверное, я выглядел очень плохо, потому как видел удивленный и растерянный взгляд одноклассника. Завидовал ли я ему? Тому, что у него ремиссия, а я у меня нет? Завидовал… но прекрасно понимал — все, что делается — все к лучшему. Когда-нибудь нам удастся вернуться в эту жизнь и исправить ее. Возможно, в следующей жизни, я буду жить правильно.

— Тебе плохо? У тебя что-то болит? Марин… Я сейчас Ванькa позову. — Кто собирался выйти из комнаты, но я крепко схватил его за руку и покачал головой.

— Не нужно… Не хочу портить Юле праздник. Но чувствую, что все-таки испорчу. — Я нервно рассмеялся и прошел к шкафу доставая оттуда вещи.

— Ты что-то чувствуешь?

— Чувствую только то, что вот-вот все закончится. Знаешь, это… отвратительно чувство, когда вроде бы и болит что-то, а что именно я не знаю. — Сбросив галстук, я расстегнул рубашку и снял ее вместе с пиджаком.

В отражении я увидел новые синяки. На груди, руках и спине. Новые. Яркие. Надев футболку, я поменял брюки на обычные штаны и сел на постель, проведя руками по лицу. Усталость навалилась настолько внезапно, что я не мог контролировать это. Кирилл стоял у дверей и не мог сказать ни слова. В его взгляде я видел себя в нашу встречу после Нового года. Вот как я тогда выглядел, когда увидел его лысую макушку.

— Ты же не собираешься умирать в первую брачную ночь? — вдруг усмехнулся Кирилл, подавая мне руку для того, чтобы встать. — Нет, сегодня точно нельзя! В любой другой день — пожалуйста, но сегодня… неа, нет! И вообще, не думай об этом! Лучше думай, как удивить Юльку, когда мы уедем. Понял?

Он выглядел растерянно, отчего его шутки выходили глупыми и нелепыми, но я улыбался… У меня были друзья, была любимая жена, собака, квартира, где-то был сын, и я прожил жизнь не зря. После меня останутся мои книги. Юля исполнила мое желание стать настоящим писателем, и вот так… на пике популярности я готов уйти. Я надеялся, что это будет не больно. Не хочу чувствовать боль. Не хочу пугать Юлю. Не могу оставить ее вот так.

Мы вернулись в гостиную. Я сел рядом с Юлей, обнимая ее, на что она лишь улыбнулась. Была ли она занята игрой? Нет. Просто делала вид, что все хорошо, хотя внутри неё творился настоящий ураган. Я чувствовал это, но не мог начать разговор, зная, что все закончится слезами, истерикой и душевным расстройством.

— Соберемся на выходных? — тихо спросил Кирилл, бросив на меня взгляд, затем переглянулся с Ваней и продолжил. — Я на работу выхожу с понедельника. Прикиньте, в школу охранником. В ту самую, где мы учились, прикинь?

— В пятнадцатую? — переспросил я, вновь вспоминая сколько боли принесла мне та школа.

— Ага. Месяц назад был там… Изменилось все. Раньше ж, как заходишь, налево, была раздевалка, а теперь в той стороне открыли буфет. Причем неплохой такой. Есть все, но вкус отвратный.

— Ну вот, а говоришь изменилось все. — Рассмеялся Филипп и бросил на меня взгляд. — Марин, а помнишь стенгазету, где пару раз про тебя писали?

— Про Марина писали?! — Юля взглянула на меня, но я покачал головой, на что Ваня тут же ударил себя по коленке.

— У нас каждую неделю старшие классы для младших рисовали газеты. И там была рубрика «Живой уголок», ну и каждый раз… там была картинка какого-нибудь животного, а мы… мы подписывали внизу имя Марина и… Все смеялись. Тогда мы думали, что это весело. — Тихо проговорил Петриков, на что я улыбнулся.

— Да будет тебе. Я был слишком глуп, если бы я не обижался, а посмеялся вместе с вами, возможно все было бы по-другому. Не стоит сейчас вспоминать это. — Попытался успокоить их я, и почувствовал, как во рту резко пересохло.

Попытавшись сглотнуть, я понял, что еще немного и меня вырвет, поэтому не говоря ни слова, отправился в ванную. Закрыв дверь и тяжело выдохнув, подошел в раковине, включил воду. Шум воды приводил мысли в порядок, напоминая о летних дождях, о море, и вновь о детстве. О том времени, когда в моей жизни не было ни каких проблем, не было боли. Я был беззаботным, глупым ребенком, мечтающим жить в полной семье, есть деликатесы и не знать, что такое страх и боль. И чем больше я мечтал об этом, тем сильнее чувствовал боль, тем страшнее становилось. Судьба играла со мной в жестокую игру. Она всегда крепко держала меня за руку, но в моменты, когда нужна была ее поддержка — отпускала. Когда нужно было бежать домой, чтобы с отцом не случилась беда, она тянула меня за собой, завлекая игрой. Когда нужно было встретить маму с работы, Судьба повела меня не той дорогой, и я опоздал. Судьба разлучила меня с бабушкой — человеком, который выстоял все невзгоды, который поднял меня с колен и заставил идти, смотря вперед, не оглядываться.

— И что это? — легкая морщинистая рука бабушки коснулась моей щетинистой щеки. — Сотри с лица слезы и не плачь. Не вздумай оплакивать меня, пока я жива. Я ж еще жива.

— Прости… — только и мог поговорить я, стоя на коленях у постели бабушки. — Я не смог дать вам с мамой той поддержки, которую должен был дать. Я не смог. Получается… и отцу солгал… Прости меня…