Последний адмирал Заграты

«Мы ушли, а он остался.

И осознание этого простого факта ударило гораздо сильнее, чем могла бы врезать Пустота. В разы сильнее. Тем более что Пустота, словно извиняясь за свою выходку, привела наш цеппель на Свемлу всего за две минуты и не показала ни одного Знака. Пустота просила прощения, но изменить ничего не могла.

Мы ушли, а он остался.

Я не видел, как рыдали принцы и Лилиан. Сам не видел, мне рассказывал потом Валентин, потому что я в это время помогал медикусу приводить в чувство Галилея. Сорок минут у астринга — это не шутка, это запредельный удар по организму, самая настоящая „злая вахта“, без скидок, но Квадрига ее отстоял. Мы нашли его в коридоре — скрюченного, грызущего ногти, перепачканного кровью и блевотиной, тихо скулящего, но живого. Хасина вколол ему три кубика какой-то дряни и велел нести в каюту. Сказал, что выкарабкается. А еще Хасина сказал, что Галилей всех спас, и я с ним согласился. Все согласились, потому что если кто и мог отстоять сорок минут у астринга, то только он — приемный сын Пустоты из Тринадцатой Астрологической. Только он…

Извини, Олли, мысли путаются… Ты долго не приходил, накопилось много новостей, а до дневника я только что добрался… Извини… Не было настроения писать.

На Свемле мы не задержались, наняли астролога и прыгнули на Каату. Потом этот парень говорил, что впервые на его памяти переход прошел настолько гладко и быстро. Две с половиной минуты, и никаких Знаков. Он говорил, что Пустота нас любит. А мы кивали и молчали.

Потому что мы ушли, а он остался.

Наш мессер.

Мы распрощались с наемниками — вулениты были такими же мрачными, как мы. Мы распрощались с принцами — их встречал один из каатианских даров. Мы распрощались с Лилиан, я видел ее жениха — ничего особенного. Мы завершили все дела нашего мессера, мы доставили на Каату всех, кого он хотел спасти, и распрощались с ними.

И остались совсем одни.

Кто-то заперся в каюте, кто-то отправился пить — Базза дал сутки на отдых. Кто-то искал компанию, кто-то хотел побыть один, а лично я потратил все это время на размышления.

Я не хотел никуда идти и никого видеть.

Я должен был осознать всё, что произошло. Я должен был разобраться.

Знаешь, Олли, я пришел к выводу, что Помпилио должен был сделать то, что он сделал. И еще мне кажется, он хотел, чтобы всё закончилось именно так, он хотел сбросить с себя груз, который тащил последние годы. Помпилио не искал смерти, но и не сворачивал при виде нее. Он должен был отдать долг, который сам на себя повесил. А кому отдать — знает только Помпилио. Лингиец, адиген, прожигатель жизни, путешественник, командор, бамбадао, а также первый и последний адмирал королевского военно-воздушного флота Заграты.

Наш мессер…»

Из дневника Андреаса О. Мерсы alh. d.