Последний аккорд (СИ)

Румпель больше не заставлял Хельгримма ждать его и начал взбираться на холм, наслаждаясь энергией и ловкостью молодости. Ему так просто и легко давалось это приключение, что он совсем позабыл об осторожности и бдительности, и, добравшись почти до самого верха, едва не сорвался вниз. Хельгримм был рядом в эту минуту и помог ему удержаться.

— Осторожно! — прерывисто засмеялся он. — Мир может нереален, но смерть — да.

— Учту! — усмехнулся Румпель, занимая надёжную позицию. — Смерть пока не входит в мои планы!

Сейчас он меньше всего верил в смерть.

До вершины они добрались уже без неприятностей, а там их взору открылся изумительный вид на лес, на маленькую речку и зелёную долину, в которую было несложно спуститься по отлогому склону с другой стороны холма. Но Хельгримм явно не собирался никуда спускаться и, по его мнению, лучшим местом на земле была как раз эта вершина. Румпель оглянулся и увидел с другой стороны, вдалеке, маленький город и высокий серый замок, тёмным когтем пронзающий небо, и понял, что уже видел всё это в воспоминаниях Богарта.

— Мой дом, — прокомментировал Хельгримм, — Край, в котором я родился и вырос.

— Здесь красиво, — улыбнулся Румпель.

— И этого места больше нет.

Голд видел, как братья уничтожили родные земли, когда рылся в воспоминаниях Богарта.

— Мне жаль.

— Не стоит, — вздохнул Хельгримм, сел на землю и заставил Румпеля сделать то же. — Я сам уничтожил его. Я мечтал, что когда мы с Богартом обретём свободу и заплатим наши долги, я смогу вернуться сюда и всё исправить. Мечта, которой не суждено сбыться.

— Зачем ты мне это говоришь? — насторожился Румпель.

— Потому что ты тоже мечтаешь о невозможном.

— О чём?

— Ты полон противоречий, Румпельштильцхен, — сказал Хельгримм, уставившись на него своими жуткими глазами. — Тогда я правду сказал. Тогда, после того как Богарта затянуло в омут. Ты мечтал о смерти, потому что не верил, что всё ещё жив. Жизнь и смерть для тебя понятия настолько широкие, что ты за всё время своего разумного существования чередовал одно с другим и находился где-то между. Как маятник.

— Мне сложно с этим спорить, — нехотя признал Румпель. — По-твоему, я хочу склониться в какую-то определённую сторону?

— Помимо прочего.

— Я ничего не понимаю.

— И это замечательно! Я всегда считал, что высшим достижением человеческого разума является признание того, что ему недоступно понимание чего бы то ни было! — Хельгримм внезапно сильно развеселился. — Ты мечтаешь о понимании, ты желаешь узнать, почему именно тебе выпал такой жребий. Ты сломан, Румпельштильцхен, и ты хочешь, чтобы тебя кто-нибудь починил, чтобы кто-нибудь собрал осколки твоей разбитой жизни, сшил тебя по кускам, но это невозможно. Это твоя мечта, которой не суждено сбыться.

— Но я смог изменить свою жизнь, — слабо возразил Румпель. — Насколько это возможно….

— Значит, ты сможешь её прожить, — заключил Хельгримм. — В любом случае выбора у тебя нет, если ты однажды захочешь пойти дальше.

— А что будет с тобой?

— Я умираю. Второй раз.

— И тебя затянет в омут?

— Возможно, — пожал плечами принц. — Или, быть может, я смогу получить второй шанс, подобно твоей мёртвой жене. Кто знает? Во вселенной так много вариантов…

И с этим, как и со всем сказанным ранее, нельзя было не согласиться. Объединённые этим тихим взаимным согласием, они замолчали и принялись любоваться долиной и лесом, таким обыденным пейзажем и в то же время особенным. В конце концов этот холм был идеальным местом для того, чтобы сидеть и глядеть по сторонам.

Но нельзя надолго застревать в одном воспоминании. Погода резко изменилась, а созданная ими иллюзия начала рушиться прямо на глазах. Румпель начал стареть, а Хельгрим вновь превращался в моллюска.

— Кажется, ты получил ответы на свои вопросы, — произнёс он, пока ещё мог. — Уходи отсюда.

Образ… Чтобы покинуть этот мир, нужно было воззвать к образу, который привязывал Голда к жизни, и он без особого труда нащупал его в своём сознании и вернулся в реальный мир.

Он очнулся на полу, рядом с аквариумом, с трудом поднялся и посмотрел на гигантского моллюска, желая убедиться, что тот тоже вернулся. И тот вернулся, смотрел на него своими большими изумрудными глазами, прижимался к стеклу отвратительным телом и едва заметно шевелился.

— Спасибо, — сказал ему Голд. — Спасибо и прощай.

Хельгримм ничего не ответил, закрыл глаза и отвернулся. Голд смотрел на него ещё с минуту, пока не признал, что разговор окончен, пошатываясь, дошёл до ворот и постучался, чтобы его выпустили. Ворота немедленно открылись.

— Всё? — округлил глаза Киллиан Джонс. — Так быстро?

Он был страшно удивлён, а Голд удивлялся его удивлению. Чтобы разрешить для себя эту задачу, он посмотрел на часы, которые показывали без десяти четыре: его долгое путешествие длилось совсем недолго.

— Прошло всего…

— Не больше 20 минут.

— Я думал, что гораздо больше…