Последний атаман Ермака

Казаки скоро узнали, с какой новостью в Кош-Яик пожаловал стрелецкий голова, стали собираться кучками и живо обсуждать, что им делать и каково будет решение атаманов. И уже поздно вечером, расходясь отдыхать по землянкам и избам, многие про себя решили нелегкий вопрос — остаться в Кош-Яике или идти в Самару, где собирается войско для государевой службы на Терском рубеже. Марфа, взбивая подушки, как бы ненароком уронила всего лишь одну фразу, из которой Матвей понял, что происходило в душе жены.

— Зульфия страшится, что рожать нам придется зимой в избенке с худой печкой… А ну как ее младенец застудится да помрет? Ортюха так ждет сына, едва не каждый день спрашивает княжну, скоро ли казачок явится пред его очи. Да и Маняша, оказывается, не праздна, месяца два как поняла, что ждать им с Митяем наследника ежели не богатого имения за ратную службу, то отцовской казацкой славы…

«Надо же, — заволновался Матвей, забираясь под теплое верблюжьей шерсти одеяло, взятое после разгрома ногайского войска в одной из кибиток. — О Зульфие говорит, а своей такой же тревоги не выказывает! Права ты, Марфуша, рожать вам надобно в теплых избах, а потому…» — он не стал додумывать до конца мысль, решив принять окончательное решение завтра, в зависимости от того, что скажут его товарищи по сибирскому походу. Где будет их больше, там быть и их атаману.

— Вместе столько горя хлебнули: хоть Лазаря пой, хоть волком вой! — прошептал негромко Матвей, но Марфа его слов не расслышала, погасила свечку, и в тесной горнице воцарилась тишина и полумрак, едва освещаемый огоньком лампадки. За перегородкой слышно было, с трудом засыпая, ворочался на соломенной постели Наум Коваль, тако же озабоченный предстоящим решением войскового круга…

Караульный казак у войсковой избы ударил молотком в медное било сразу же, как только казаки закончили ранний завтрак. Опоясавшись оружием, стар и млад собрались на небольшой поляне перед крыльцом, тесно сбились, чтобы не пропустить какого важного слова, сказанного стрелецким головой, а тем паче своими атаманами. Богдан Барбоша, Матвей Мещеряк и Симеон Кольцов вышли на крыльцо под навес, сняли шапки и почти разом отбили поклоны войсковому кругу. Казаки ответили им таким же поклоном, надели шапки и стали ждать первого слова, понимая, что в этот час решается их будущая судьба.

— Читай государеву грамоту, стрелецкий голова, — обратился Богдан Барбоша к Симеону Кольцову. — А мы свое решение скажем опосля. И большой таракан не мерину чета, так и простой атаман не ровня царю московскому, чтоб прежде его рот открывать перед народом, — добавил Богдан, желая шуткой снять невольное напряжение, повисшее над Кош-Яиком. Казаки заулыбались, а кто-то из гущи войска бросил злую реплику:

— Не скажи, атаман! Таракан, ежели он в силе пребывает, легко обскакает полудохлого мерина! Аль сбрехал я, казаки?

Реплику поняли — всем было ведомо, что царь Федор Иванович в слабом здравии и большую часть времени проводит за молитвами, почти не вникая в дела государственные.

Стрелецкий голова сделал вид, что не понял истинного смысла ехидной выходки, развернул государеву грамоту и начал читать неспешно, стараясь по возможности четко выговаривать каждое слово, а основную часть грамоты, где писано, что кто из казаков виноваты были государю, то государь за их службу пожалует, велит вины их им отдать, а вы бы, атаманы и казаки, шли бы на мою государеву службу за Мурат-Киреем царевичем в Астрахань, а из Астрахани на Терку. А писана сия государева грамота сентября в одиннадцатый день. Он прочитал дважды, свернул грамоту, на которой висела на красной шелковой нити государева печать в сургуче.

— Говори ты, атаман Богдан, каково твое слово, ты старший! — сказал Матвей, заранее зная, какое решение примет бывалый предводитель казацкой вольницы. И он не ошибся. Богдан Барбоша поклонился, внимательным взглядом осмотрел войсковой круг и громко заговорил, обращаясь к притихшим казакам — слышно лишь было, как в густых вершинах деревьев, разукрашенных уже яркими оранжевыми листьями, громко кричали вороны, словно и они решали, оставаться им на берегах Яика или собираться вслед за перелетными; братьями в теплые южные земли…