Последний атаман Ермака

— Верю, Гриша, и дай тебе бог силы отыскать могилу Ермака Тимофеевича! — Матвей обнял казака, для чего высокому Гришке пришлось наклонится обнаженной рыжеволосой головой, похлопал по спине и, растроганный, сказал на прощанье: — Доведется быть на Карачином острове, поклонитесь и помяните наших казаков около могильного холма чаркой, а поп пущай молитву скажет!

— Обязательно помянем, атаман! Удачи вам, авось даст бог, и свидимся еще на святой Руси!..

«Вряд ли свидимся, Гриша, — думал атаман Матвей, внимательно наблюдая за своими стругами, которые, удаляясь от устья реки Камы, постепенно выгребали на стремнину Волги, а вскоре и далекие сторожевые костры стрелецкого лагеря исчезли из вида. — Потому как плыть нам в разные стороны, вам в Сибирь, а нам в Понизовье, в заволжские края. Но супротивники у нас одни — татары и ногайцы. А ногайцев и у хана Кучума в войске предостаточно, вместе с башкирцами и бухарцами…»

Ночью казаки гребли веслами, помогая течению унести струги как можно дальше от устья Камы, и только под утро, когда заалело небо на востоке и осветилась Волга на многие десятки верст, атаман вздохнул с облегчением — погони за ними не было.

— Не резон воеводам дробить сотни и гнаться за нами, — поразмыслив, высказался Ортюха Болдырев, сидя рядом с атаманом на последнем струге, откуда лучше видны были просторы реки за кормой казацких судов. — Да и где нас искать? Пошла погоня на Вязьму, а беглый ушел на Клязьму! Ведь мы могли и вверх по Волге уйти, следы запутав для погони. Не так ли? Пока отыщут нас, пока вверх до Камы сызнова подымутся, много времени потеряют, а им еще через Каменный Пояс переходить да к Иртышу горными речками спускаться!

— Верно говоришь, Ортюха! Мы с Ермаком такоже два месяца на дорогу положили, и воеводам не менее надо дней. Да еще сыскать воеводу Мансурова, ежели тот сумел счастливо перезимовать да отбиться от войска хана Кучума и князя Карачи. — Матвей снял суконную шапку, подставил голову под легкий и прохладный над водой ветерок. — Думаю, что смерть атамана Ермака и наш уход придали Кучуму новые силы, сызнова привлекли к нему многих князей, которые откачнулись от него после побития под Кашлыком. Ортюха, вели казакам своим обогнать струги, встанем в голову. Надобно высмотреть заветное место. Думаю, не забыли как по зиме, спустившись по льду Камы, гостили мы недолго у тутошнего промысловика Игнатия, прозвищем Сурок, да кое-что оставили до поры до времени!

— Как забыть, атаман! — откликнулся Ортюха. — То славно было придумано — не везти пищали, бердыши и сабли в Москву, а устроить схрон на правом берегу Волги. Тем и не дали воеводам изъять у нас лишний ратный припас, вывезенный из Сибири! Только жив ли Сурок, не задрал бы его медведь-шатун. И где наши казаки? Может, разошлись по ближним городам, раны свои залечив?

— Узнаем на месте. А теперь правь, Ортюха, ближе к берегу, да смотрите повнимательнее, минувшим половодьем черта земли и воды могла измениться оползнями!

По знаку атамана струги приблизились к правому берегу, прошли верст пятнадцать от устья Камы, и тут Ортюха Болдырев узнал обрывистый мыс, за ним небольшую лагуну, на берегу которой в полусотне шагов от воды на небольшой пологой поляне стояло пять срубов, огороженных высоким общим плетнем для сбережения скотины от волков и медведей. Едва струги поворотили в лагуну, от ближнего к берегу жилья с маленькими оконцами и серым дымом из печной трубы, отошел в долгополом кафтане мужик лет сорока, в серой суконной шапке, русобородый, с пищалью в руках. Некоторое время он поверх плетня смотрел на нежданных гостей в это малопосещаемое местечко, но когда распознал в хозяевах судов казаков, смело отворил просторную калитку, прислонил пищаль к плетню и поспешил навстречу атаману Мещеряку:

— Заждались мы вас, атаман, заждались! Думали, что вы и в самом деле ушли в Сибирь, оставили вашим людям все ратное снаряжение и припасы. Они начали уже было подумывать сесть в челны и самим уходить в Понизовье. Ан нет, вы не забыли товарищей! То-то им в радость будет!

Щекастый, с веселыми голубыми глазами, излишне полный, отчего от соседей-промысловиков и прозвище свое получил Сурок, Игнатий с казаками поспешил к своему жилью, у крыльца которого тут же объявилось все его многочисленное семейство: три взрослых сына, две снохи и шестеро ребятишек мал мала меньше.

— Панфил, беги на делянку, скажи казакам, пущай бросают свои шалаши и спешат сюда — за ними атаман приплыл на стругах! — и пояснил: — Как тепло стало, казаки в ближний лес ушли, от любопытных глаз подальше, чтоб до Казани слух ненужный не дошел. — На ходу Игнатий, улыбаясь во все стороны идущим рядом казакам, заглянул атаману в лицо и осведомился, встанут ли его людишки на отдых в их жилье? Если встанут, то он скажет хозяйке готовить завтрак сколь возможно быстрее:

— Печь протоплена, кашу сварят в один миг, атаман!